Туарег

Однако он рассудил, что туарег выше его и сильнее, и даже если случится невероятное и он отнимет у него винтовку – у противника есть еще револьвер, меч и кинжал.

Оставалось только попрощаться с надеждой на быстрое продвижение по службе и молиться, чтобы все не осложнилось еще больше. Дать себя убить в двадцать восемь лет человеку, чьи взгляды ты разделяешь, – величайшая глупость, и он это знал.

Ровно в полночь все четверо сошлись у мертвого верблюда. Ни для кого не было неожиданностью, что добыча ускользнула, и старший сержант Малик эль-Хайдери воспользовался случаем, чтобы дать волю своим чувствам, прибегнув к самым непристойным выражениям из своего казарменного словаря, проклиная туарега, а заодно и более настойчиво – «тупого лейтенантишку», который позволил обвести себя вокруг пальца, как какой-нибудь новобранец.

– Что же нам теперь делать? – растерянно спросил один из солдат.

– Не знаю, как насчет лейтенанта, а я, разрешит он мне или нет, все равно отправлюсь к колодцу в Сиди-эль-Мадья. Будь туарег хоть трижды туарегом, ему не выдержать без воды столько дней.

Старослужащий, осматривавший останки мехари с помощью фонарика, указал на разрез на животе.

– Вода-то у него имеется… – сказал он. – Отвратительная жидкость, которая убила бы кого угодно, но туареги, благодаря ей, способны выжить. А еще он пил кровь. – Он помолчал и уверенно добавил: – Ищи теперь ветра в поле…

Старший сержант Малик эль-Хайдери не ответил, бросил последний взгляд на мертвое животное и отправился обратно к своей автомашине. Судя по степени разложения, верблюд мертв уже более двух суток, а значит, туарег должен был зарезать его две ночи назад. Если он пустился в путь сразу после этого, в чем сержант сомневался, то у него огромное преимущество, но если странник выждал еще день, чтобы внушить им уверенность и усыпить их бдительность, тогда он далеко не ушел и, возможно, сержант еще успеет встать у него на пути.

Он не возлагал надежд на то, чтобы догнать туарега в эрге, потому что без верблюда тот зароется в песок, как только завидит вдали автомобиль, но почти переваренная вода из желудка верблюда через день протухнет, так что беглецу волей-неволей потребуется обновить запас. Атанкоров долин и ущелий горного массива, где, если долго рыть, можно иногда добыть несколько глотков землистой, соленой жидкости, недостаточно, чтобы выжить. Они могли помочь разве что путешественнику, который отважится проникнуть в лабиринт их бесконечных каменных «контрфорсов».

Взять под контроль колодец означало, таким образом, вынудить туарега сдаться или обречь его на гибель. Сам того не заметив, сержант ускорил шаг и неожиданно обнаружил, что практически бежит, сгорая от нетерпения поскорее добраться до джипа. Луна скрылась за горизонтом, но в умении ориентироваться он практически не уступал какому-нибудь кочевнику – все-таки столько лет провел в пустыне. До рассвета оставался еще целый час, когда он кое-как вскарабкался по склону, проклиная яростно набросившихся на него москитов, и ринулся к своим, крича во все горло.

Они испуганно обступили его.

– Что случилось? – спросил негр Али.

– Что могло случиться? Он удрал. Ты что, сомневался?

– И что же мы теперь будем делать?

Сержант не ответил. Он надел наушники и стал настойчиво вызывать лейтенанта:

– Лейтенант! Вы слушаете, лейтенант?

Предприняв пять попыток и не добившись ответа, выругался и завел двигатель:

– Это такой недоумок, что, вполне может статься, уже дрыхнет себе как ни в чем не бывало… Поехали!

Он направился в объезд солончака на северо-запад. Машину то и дело подбрасывало, и его людям приходилось цепляться за что попало, лишь бы не вылететь наружу.

На рассвете лейтенант Разман остановился, чтобы залить бензин, опорожнил бидон и перевернул его, чтобы Гасель убедился в том, что он его не обманывает.

– Бензин кончается… – сообщил он.

Туарег не ответил. Сидя на заднем сиденье, он обводил взглядом горизонт, который начал обретать форму, и черную линию, извилистую, но лишенную плавности, которая вырисовывалась перед ними. Массив Сиди-эль-Мадья взял и вырос на равнине – красноватый и охряный. Результат гигантского катаклизма, возможно, более раннего, чем появление на земле человека. Словно чудовищная рука вытолкнула его из самого центра планеты и каким-то таинственным образом положила здесь.

Вечный ветер пустыни миллионы лет обметал его вершины, сдувая с них малейшие крупицы земли, песка или растительности, с виду это были сплошные голые камни – блестящие, истязаемые солнцем, растрескавшиеся в результате резкой смены дневных и ночных температур. Путешественники, которым когда-либо доводилось пересекать эти горы, утверждали, что на рассвете они слышали голоса, крики и стоны, хотя в действительности это лопались разогретые камни при резком падении температуры.