Туда, где растет амарант

А потом все заглушила солома. Такая же провонявшая, как на "Отважном". Трюмы, похоже, везде одинаковы.

Кри вскочила на ноги тут же, тряся головой. Она не помнила, чем ударилась, а ведь точно ударилась чем-нибудь; она замерла и прислушивалась: не выстрелит ли пушка... Она собственной рукой отдала Энрике на смерть. Она...

Кри сжала собственное горло и похолодела. Если пушка выстрелит...

Она не простит себе. Она умрет на месте. Почему есть так много вещей, которые нам кажутся единственно правильными, а на поверку оказываются самой большой, самой кошмарной глупостью, какую только можно было выдумать?.. Почему?!

"Маргари" качнулась на бок, и Кри полетела плечом в переборку. Ударилась, и почти полностью затянувшаяся царапина напомнила о себе.

Если бы она не сбежала, если бы она осталась в "Горизонте", как хотел папа Мигель, мама Карла, даже Венто... Все бы были счастливы. Наверное, она совершенно ошиблась, решив, что она - та, кто приносит счастье. Это невозможно. Невозможно. Она ничему не поверит больше никогда...

Кри опустилась на пол и закрыла голову руками. Она не плакала, нет. Слезы - бесполезны. Они ни к чему, когда вам больно до смерти. Просто на душе наступает холод, вечная зима, умирает жизнь.

Самое ужасное - это не когда мир меняется до неузнаваемости. Ведь у тебя всегда есть ты, который все тот же. Самое страшное, когда ты теряешь себя. Потому что тогда меняется все, в один миг, и бороться тебе совершенно нечем. Ни на море, ни на суше.

Морской бой был окончен, и, вопреки ожиданиям, ни одна пушка не выстрелила.

33

Глава 33. Осколки разбитой лампы

Люк над головой Кри распахнули со скрипом.

— Вперед, вперед, — голос принадлежал то ли Правому, то ли Левому.

Кри едва успела подвинуться — на солому упал связанный Энрике. Она задрала голову: Правый захлопывал решетчатую крышку.

— А Летиция? — хотела крикнуть она, но получился лишь хриплый шепот. И Правый ушел, так ничего и не услышав.

— Ее заперли в каюте, — глухим голосом ответил Энрике.

Кри вздрогнула и обернулась: сейчас ее пугало все. Сейчас ее не существовало, осталась только одна тень, которая бродит по земле, а Кри, той Кри, что приносит счастье, не было: ее стерли из жизни бесследно.

Капитан лежал лицом наполовину в сене и безуспешно пытался повернуться: руки его были стянуты за спиной, а ноги, вероятно, еще слабо слушались после происшествия с пушкой. И выглядит так, словно он вовсе не испугался...

Кристина поспешила помочь ему сесть. И хотела было развязать руки, да пальцы не слушались, соскальзывали с веревок, а на лбу выступила испарина.

— Довольно, — коротко приказал Энрике. Голос его все такой же ледяной.

Кри поспешила отодвинуться подальше. Подтянуть колени к подбородку и найти убежище в них, а остальное сделают растрепавшиеся волосы. Ей не о чем говорить с капитаном Энрике, потому что всего произошедшего объяснить невозможно, да тому и нет объяснения, как и прощения.

Капитан ворочался на сене, наверное, чтобы занять удобную позицию. До Лагоса, наверное, еще плыть и плыть. Он не выдержит со связанными руками. Хотя, конечно, капитан Энрике выдержит все, что необходимо, и даже пот на лбу у него не выступит... Кри осторожно посмотрела в его сторону из-под упавшей на лоб челки.

Энрике смотрел на нее.

— Там есть лампа, — кивнул он на хлам в углу.

Кри моргнула. Потому что ничего не поняла.

Энрике вздохнул. И сейчас, когда он повернул лицо, и на него упал луч света из люка, Кри увидела, что оно все мокрое, где-то грязное, к щеке прилипло несколько сухих травинок... Он человек, обычный человек. Но как ему удается... делать вид, что это не так?

— Разбей ее, осколками разрежем веревки, — пояснил капитан.

Кри кивнула, и в горле пересохло и запершило — она только теперь заметила. Больше всего ей хотелось бы испариться по-настоящему, как это только что случилось с нею в душе, но... Энрике нужна помощь. И когда любишь кого-то... разве не это важнее всех исчезновений себя?..

На четвереньках она поползла к складу старых вещей. Как это случается в трюмах. Лампа блеснула отблеском солнечного света на мутном стекле. Кри схватила ее за скрипучую ручку и потащила в сторону Энрике.

Он наблюдал за ее действиями и не говорил ничего. И глаза его ничего не выражали. Вот было бы здорово, если бы он все вдруг понял... Но даже тешить себя такой надеждой было бы слишком жестоко.

Кри поставила лампу на пол. Та казалась тяжелой до невозможного, словно Кри вдруг уменьшилась до размеров карлика. А ведь это обычная лампа. Тем не менее, Кристине пришлось вытереть лоб и облокотиться о переборку на мгновение.

Энрике же кивнул на лампу. Да, ее следовало еще разбить. А потом осколками...

Бах! Кри размахнулась, что было силы, и осколки брызнули в стороны вместе со слезами. В лучах солнца это было до дрожи в коленях красиво.

— Не обязательно было так шуметь, — заметил капитан, подбираясь на коленях к осколкам. — Возьми этот. И вот этот.

Кри ступила к указанным кускам стекла.

— Да не порежься! — воскликнул Энрике, кивая на ее босые ноги.

Разве это имеет какое бы то ни было значение?