Туман и гроза (СИ)

Он даже не отвечает — он уже всё сказал, когда они обсуждали детали операции. Может быть, в какой-то момент в нём что-то перегорело.

Возможно, с трупами студентов. Или от перекошенного лица Анны. Или когда он убивал самого себя, чувствовал металлический запах крови — его или чужой? — на рукояти кинжала.

Дима, до того яростно выкрикивающий громкие слова, вдруг замолкает и замирает в клетке, напустив на себя высокомерное выражение лица и лёгкую ухмылку «мне всё нипочем». Но на него уже начал действовать мир вокруг.

Печати тремя зелёными арками вспыхивают, открывая проход к заброшенной лаборатории. Когда Николай кинул клич по стражам с просьбой покараулить в несколько смен место в тенях с узником, пришлось прикрикнуть, чтобы предотвратить драку за такую возможность.

Дима не сразу понимает, а потом его напускное самообладание даёт трещину, и в глубине зрачков мелькает дикий страх.

От вьющейся вокруг чужеродной магии его собственная почти подавляется так, что будь даже желание, — любое заклинание задохнётся в зародыше.

Николай не перевешивает его заточение на других, он сам заводит Диму в помещение с клетками — к одной из них. Голова кружится от смердящего болью и засохшей кровью комнаты. Немного мутит.

Сейчас вокруг лаборатории все возможные методы защиты, а стражи с невозмутимостью устраивают небольшой лагерь снаружи, пока Николай и Кириллом застывают на несколько мгновений перед узником мира теней. И кошмаров.

И только мерцают огоньки сигарет, не разгоняя, но подчёркивая мрак. Какая-то мертвенная тишина, тревожная, глухая, дикая, разливается вокруг, вторя подступающей ночи. Так подкрадывается смертоносный хищник.

Кирилл, облокотившись на прутья, с ненавистью смотрит на Диму, усевшегося по-турецки прямо в центре. Ему пока хватает сил выглядеть немного… нахально.

— Думаю, такие места пропитываются болью тех, кто здесь бывал.

— Уверен, ночами можно услышать крики, — добавляет Николай. — Или увидеть кошмары, привидевшиеся в их снах. Это ведь лаборатория твоего отца? Или Григорьева? В мире теней так легко пропасть. Во мгле. Никто не услышит, не ощутит всплески магии.

— Как и тебя.

— Идём, — Николай снимает очки и потирает переносицу, отгоняя назойливую головную боль. — Интересно, как долго будет длиться здесь ночь для тебя?

— Она умерла, — тихо кидает им в спины Дима. — Твоя сестра, Поулг. Её давно нет в живых. Любопытно было смотреть, как ты гоняешься за видением.

Возможно, если бы не Кирилл рядом, Николай позволил себе ударить. Как когда-то на разборках в школе на заднем дворе, без магии, выбить до крови зубы, сбить собственные костяшки.

Возможно, так стало бы легче.

Но рука на плече Кирилла заставляет перешагнуть через соблазн.

— Я тебе не верю, Мойова.

Он не оглядывается, когда выходит на воздух.

***

— Эй, ты будешь доедать?

Николай вздрагивает, не сразу поняв, что задремал на диване на кухне Сюзанны. Здесь тепло и — надёжно.

Больше, чем просто стены и запах пряных специй, смешанный с кофе. И дело вовсе не в защитных заклинаниях, оплетающих квартиру незримыми кружевами.

Это точка опоры. Вечера, наполненные уютным гулом и треском свечей в оранжевых тыквах. Огоньками гирлянд по стенам и заговоренными постерами с чёрными кошками на окнах. Они то сворачиваются клубочками, то мигают огромными жёлтыми глазами.

Сюзанна отдаёт дань каждому времени году. Ей нравится Хэллоуин — или Самайн — по её словам, в эти октябрьские ночи магия становится ближе каждому.

Внутри противная муть и пустота. Легко действовать на войне, сражать противника и колоть кинжалом в чужие сердца.

Хуже, когда бой закончен.

Не то, чтобы он чувствовал какие-то угрызения совести, но…

Кирилл показывает на последний кусок лукового пирога и, дождавшись ответа “нет”, пододвигает к себе тарелку.

— Сюзанна беседует с Даней. Говорит, он сейчас боится оставаться один. Пока ты тут спал, пропустил новости.

— Плохие?

Хлебнув ароматного чая, Кирилл бросает мрачный взгляд, даже не скрывая своих мыслей по поводу происходящего.

— Ты ожидал хороших? Никиту арестовали. Вместе с ещё несколькими ребятами. Говорят, они зашли в бар, вели себя «развязно» и подначивали против Управления. А потом вопреки распоряжению вышли на улицу, когда почувствовали рядом тени.

— И где они теперь?

— В Управлении.

— Яков во всей красе. А что с тенями? Как в городе?

— Как говорил Дима, теперь на улицах тот… сброд. Пока справляются. Но что творится среди наших… ты только почитай рабочий чат. Ещё немного — и нас прорвёт.

— Бунты ещё никому не помогали. Но сейчас всё идёт к войне. Я мало знаю стражей, которые будут отсиживаться по углам или легко променяют нашу форму на что-либо другое.

Николай водит пальцем по ободку чашки, прикидывая варианты. Кажется, этого хотели многие. Шорохов часто твердил, что стражи — это воины. Все эксперименты были направлены на то, чтобы получить иную смену. И вряд ли сейчас можно хоть что-то решить миром.