Туманная река 3

— Мы сейчас здесь, — участковый обвёл пальцем район, — над нами Хитровская площадь. Предлагаю двинуться в сторону Солянки. Как твой амулет?

— Как опустился под землю всё время теплый, но не горит, — пожал я плечами, — то есть стабильно хреново.

Да, именно из-за амулета я оказался втянут в поиски московского маньяка, ну и конечно из-за длинного языка Юрия Иваныча.

В два часа дня, в вестибюле Большого театра, я окунулся в Римские воспоминания, потому что людей, с которыми я не раз пересекался на Олимпийском бульваре, вокруг было сотни. Боксёры, гимнасты, штангисты. Боря Никоноров, боксёр легковес, сидел скромно у стенки, и не дожидаясь банкета, был уже чуть тёпленький.

— Боря, как дела? — я присел рядом.

— А ты налей и узнаешь, — грустно шикнул он, — мне даже письмо Дорис отправить не дают. Уже вызывали, куда следует, на мозги капали. За что? Я Олимпийский чемпион! За что!?

— Тихо, тихо, выведут, — я усадил политического бузотёра на место, — я во вторник еду на гастроли Минск, Киев, Одесса. Понимаешь, к чему клоню?

— А то, — Никонор даже протрезвел, — я еду с вами, а в Одессе тайно проникаю на корабль и в Турцию.

— Дурак, — обиделся я, — сегодня гастроли по стране, а завтра поедем выступать по странам соцлагеря. Из Берлина письмо отправим твоей Дорис, нужно только хорошо подумать, что написать.

— Ну да, дурак, — согласился со мной Никоноров.

В актовом зале сорок минут все спортсмены, приехавшие из разных уголков нашей бескрайней Родины, слушали о величии нашего Советского спорта и о направляющей роли коммунистической партии. Суть речей всех чиновников можно было свести к одной мысли, если партия приказала выиграть Олимпийские игры, то значит, никаких проблем в этом быть у спортсменов не может. А то, что мы два раза с американцами играли, вне регламента, про это даже никто и слова не вякнул.

После чиновников микрофон взял Николай Озеров, который пригласил сборную СССР по баскетболу для награждения золотыми Олимпийскими медалями. Ну, наконец-то, шептались баскетболисты, пробираясь к сцене. Вся команда выстроилась в ряд, сначала тренерский штаб, затем мы, орлы, я, как самый низкий по росту, последний. Коробку с медалями вынесли из-за кулис две барышни приятной наружности, а вешать их на шею стал сам комментатор.

— Поздравляю, — говорил Озеров, вручая удостоверение и вешая медаль, — поздравляю.

Когда очередь докатилась до меня, то оказалось, что медали и удостоверения закончились.

— Это какая-то ошибка, — пробубнил Николай Озеров, пожимая мою ладонь, — недоразумение.

— Я когда границу пересекал, красные флажки видел, не удивлён, — тихо ответил я.

Потом чиновники о чём-то зашептались, засуетились, и оказалось, что для команды выделено всего двенадцать медалей для игроков и две для тренерского штаба. Поэтому у ассистента Конева Анатолия Константиновича решено было медаль отобрать, и передать её мне.

— Не, не, не, — вступился я, — если делить, то по-братски. Медаль Константинычу, а мне удостоверение.

После минутной заминки оркестр грохнул гимн Советского союза, Константиныч расчувствовался и даже пустил скупую мужскую слезу. А мне медаль всё равно вешать некуда, дома пока своего нет, а удостоверение сгодится. Ведь без бумажки, как известно, ты — букашка. Никита Сергеевич Хрущев всю торжественную часть сидел молча и задумчиво, а когда я появился на сцене, пару раз бросил на меня подозрительный взгляд. Что задумал, фиг поймешь. Потом ко мне подбежал какой-то незаметный шептунчик с папочкой, и вежливо попросил после финальных слов первого секретаря ЦК КПСС пройти в отдельный кабинет.

Ну что ж отдельным кабинетом меня не удивишь и не напугаешь, усмехнулся я. Хрущёв в заключительной речи перед фуршетом был краток, всего пятнадцать минут грозил кулаком проклятым империалистам. А затем народ с шутками и прибаутками выкатился в фойе театра к столикам, где среди закусок возвышались бутылки с вином, шампанским и коньяком. Меня же проводили тайными театральными коридорами в небольшой кабинет.

В уютной комнате, кроме нового чайного сервиза и Никиты Хрущева оказался ещё член политбюро Анастас Микоян. Внешне он чем-то напомнил мне Чарли Чаплина. Я порылся в закутках своей памяти, в поисках информации о Микояне. И вспомнил лишь, что занимался он внешнеторговыми отношениями. И ещё припомнил удивительный факт, Анастас был единственным членом политбюро, который высказался против ведения танков в Венгрию в 1956 году. Разумный мужик, удовлетворенно подумал я, усевшись за стол пока не понятно о чём переговоров.

Анастас Иванович из своей папки достал же заметно помятый номер «Советского спорта» и выложил его на стол. Я взял с подноса кружку и налил себе из заварника, разукрашенного под хохлому, чай. Хрущев при виде моей бесцеремонности хмыкнул. Слуг здесь нет, а я, может, пить хочу, что мне теперь от засухи помирать прикажете?

— Кто тебя надоумил написать эту статью? — Микоян развернул газету на заголовке «От сессии до сессии, живут баскетболисты весело».