Туманность Андромеды

И из этих-то догадок ты строишь карточный домик своего познания. Догадки об истине, подобные размалеванной ширме, – вот то, что предстает твоим несовершенным органам восприятия. Ты видишь лишь картину, нарисованную на ширме, не более.

Поэтому – не тревожься чересчур. Созерцай эту картину. Кое-что в ней все же напоминает истину, которая навеки за нею сокрыта.

Отчетливо вспоминаю, как уже в ранней юности ощутил безотчетное уважение к воле другого человека.

Самым значительным и важным человеком в моей жизни был отец, и я твердо верил, что благодаря его воле может совершиться все что угодно. Стоило ему захотеть, и все препятствия сразу рушились. И я не раз убеждался, что по его воле был выстроен весь мир моего детства.

Мать считала меня упрямым ребенком. Теперь я знаю, что это упрямство было не чем иным, как эмбриональной формой моей собственной воли. Возьму на себя смелость посоветовать всем матерям радоваться упрямству своих сыновей. Благое Небо заботится о том, чтобы наделять этим даром лишь немногих избранных, и оберегает их от тех необычайных последствий обладания сильной волей, которые пришлось испытать мне.

Позднее, когда я уже закончил школу и увлекся изучением большого мира, я стал все лучше понимать значение волевой силы и занялся ее природой научно.

Я пошел необычным путем: меня влекли оккультизм и ксенология. Но все же я оставался на твердой почве, будучи уверен, что зримые доказательства существования сверхчувственных сил и явлений суть не что иное, как результат действия некой необычайно сильной воли, следовавшей своим намеченным путем. Поразительные вещи, рассказываемые об индийских факирах, я объяснял себе именно таким образом.

Я все лучше понимал, что во все времена и во всех сферах жизни многие самые удивительные события являются результатом действия воли либо ее ослабления.

Вся история человечества обретала под этим углом зрения некий личностный облик.

Я наблюдал народы, наделенные сильной волей, и безвольные. Видел приливы и отливы волевой силы. Я набросал схему истории человечества, как субъекта и объекта воли.

И тогда Джордано Бруно, противопоставивший силу воли схоластическим выводам сухого интеллекта, предстал мне как пылающий факел.

Джордано Бруно! Какая великая человечность рождается из блестящего синтеза разума – и духа, знания – и предчувствия, физической мысли – и гениальной интуиции! Улыбаясь, рука об руку с Леонардо да Винчи, ты шествуешь по прохладным рощам вечности. Где-то вдали догорает костер, на котором люди сожгли твое бедное тело – в первом году того века, когда они погребли Шекспира и когда благословенные матери Рембрандта и Баха дали миру своих сыновей.

В интересах истины, однако, я должен заметить, что в своих исследованиях я интересовался не столько этическими аспектами силы воли (таковые налицо лишь у Джордано Бруно), сколько необычайными ее физическими проявлениями. И думал я совсем не о том, как бы мне употребить свои знания, чтобы повысить уровень своего собственного “я” и укрепить свои душевные силы для житейских надобностей, – нет, я на собственном примере научно исследовал те случаи, когда тренированная сила воли может совершать поразительные действия, нарушающие самые фундаментальные законы природы.

Первая попытка, которая мне удалась, сводилась к следующему. Рядом с моей тетрадью лежал карандаш. Я протянул руку с открытой ладонью и, держа ее сверху на небольшом расстоянии от карандаша, сосредоточил свой взгляд и всю свою уже натренированную волю, приказывая карандашу подняться ко мне в руку. И действительно, спустя некоторое время карандаш, вопреки закону тяготения, подлетел к моей ладони. Правда, я был этим столь ошарашен, что не смог вовремя сжать пальцы, и карандаш снова упал на стол. Но чуть позже я научился его подхватывать.

Подобные эксперименты я продолжил, все более укрепляясь в мысли о наличии великой и для нашего знания новой силы, способной преодолеть все физические ограничения. Эта сила действует посредством духовных флюидов, недоступных нашему чувственному восприятию, но человек может поставить ее себе на службу, войдя по мере сил в резонанс с колебаниями этих флюидов, сделать же это возможно с помощью некой функции нашего мозга, вызываемой путем крайнего напряжения воли. И вот это самое волевое напряжение, преобразованное в колебания, должно в известный момент совпасть с длиной волны этой новой неведомой силы. В этот момент резонанс достигнут и сила эта становится на службу человеку.

Сколько времени мне всякий раз было нужно, чтобы достигнуть подобного состояния, я сказать не могу, ибо малейшее отключение воли, как взгляд на часы, сразу разрушало эксперимент.

От этих незначительных опытов я стал понемногу переходить к более серьезным и трудным. Так, я заставлял людей без видимой причины проделывать действия, удивлявшие их самих. Одним лишь усилием воли я передвигал тяжелые предметы, как, скажем, шкафы, с места на место. Как-то раз я поднял в воздух большую собаку, и она, повизгивая от страха, парила на высоте дома.