Туманность Андромеды

Я чувствовал, что могу воплотить второго Персея, и все порывы таинственной силы, которой я располагал, устремились к небесной Андромеде.

Зрачки мои неподвижно застыли в мучительном противоборстве с потребностью опустить веки, и неимоверная концентрация всех душевных сил помешала мне заметить, что за восточной кромкой гор уже зарождался новый день, и первые лучи солнца уже засветились над их вершинами.

Тогда я почувствовал, а точнее, еще только начал предчувствовать некое изменение своего состояния: меня охватила какая-то непостижимая легкость. Мое материальное тело стало как бы растворяться, и на смену ему пришло тело духовное.

Мне казалось, будто я парю над своим ложем, и я отчетливо почувствовал, что поднимаюсь ввысь с возрастающей быстротой. Свежий воздух обвевал мои щеки и руки, легкий шум в ушах перерос в мощное кипение, потом в героическую симфонию скрипок, арфы, органа, звенящего детского хора. Наконец в этом неописуемом блаженстве я лишился чувств.

Пробуждение мое было ужасно.

На голову мне обрушился поток ледяной воды, которая заливалась в рот, в нос и застилала глаза голубовато-зеленой непроницаемой пеленой.

Я расправил руки, чтобы не утонуть, и почувствовал, что снова поднимаюсь. Прямо над собой я отчетливо видел зеркальную поверхность воды и, едва не захлебнувшись, вынырнул на поверхность.

Отряхнув с глаз воду, я увидел, что плыву по небольшому чистому озеру.

На берегу его возвышались могучие лиственные деревья. Невдалеке от того места, где я выплыл, между деревьями был виден просвет. Сквозь него проглядывала зелень уходящего вдаль луга. Невдалеке от воды стоял маленький белый домик кубической формы со светло-голубой крышей.

К этой лужайке я и направил свои усилия. Рассекая воду руками и ударяя по ней ногами, я чувствовал неиссякаемую бодрость. Во мне кипела юная сила, словно все мое тело обновилось.

Дух мой, однако, противился материальному окружению. Я ощущал неспособность обдумывать свое положение и ситуацию, в которой оказался. Я не мог согласовать окружающий меня фрагмент мира с ходом собственных мыслей.

Над лужайкой, где стоял белый домик, начало всходить солнце. Когда я достиг берега, мне предстала необыкновенная фигура, которую прежде я не мог разглядеть из-за сверкания утренних лучей.

У воды, распрямившись в полный рост, стояла женщина. Солнце освещало ореол светлых волос вокруг ее головы. Сквозь легкую ткань платья просвечивало очертание стройного благородного тела.

В каком-то упоении она распростерла руки и, как крест в потоке света, стояла напротив солнца. Ноги мои коснулись дна, и через несколько минут я уже стоял на берегу, дрожа от холода и возбуждения.

Женщина уронила руки, опустилась на колени и низко склонила голову. Меня глубоко поразила странная красота происходящего. Я опустился на колени рядом с этой женщиной и взял ее руки в свои. Она подняла голову, и я увидел глаза невиданной красоты.

Но когда она устремила на меня свой взгляд, я осознал, что стою перед ней совершенно обнаженный – но не устыдился этого.

Я отпустил ее руки, отстранился от нее и зашел к ней за спину, ища, чем бы прикрыться.

Но в этот момент она тоже поднялась, обернулась ко мне и без слов вгляделась в мои глаза долгим взглядом.

Глаза у нее были темно-синие, и мне казалось, что ничего прекраснее этих глаз я в своей жизни не видел.

Я физически ощущал, как ее взгляд властно проникает куда-то внутрь меня. Глубокий покой этой женщины, ее настойчивый безмолвный вопрос и моя собственная мучительная беспомощность до крайности меня смутили, и я из упрямства решил испробовать на незнакомке собственную силу внушения.

Результат, однако, смутил меня еще больше. С минуту она стояла, выдерживая мой взгляд, а потом звонко и весело рассмеялась, покачивая головой.

Я не имел над ней никакой власти. Увидев, что я, беспомощный, как когда-то выброшенный морем Одиссей, в смущении прячу от нее свою наготу, она сняла с себя легкую накидку и без тени смущения помогла мне обернуть ее вокруг пояса.

Каким самообладанием должна обладать эта женщина, подумал я и стал было, запинаясь и покорно на нее глядя, просить прощенья, от чего минуту назад меня удерживало мое сладостно-пикантное положение.

Девушка с минуту испуганно смотрела на меня своим глубоким проникновенным взглядом, потом приложила палец к моим губам и жестом указала на белый домик. В полном молчании мы стали подниматься к нему по пологому откосу.

Я был в такой растерянности, что даже не решался поднять голову. Я видел траву и цветы в утренней росе и лишь краем глаза – стопы моей спутницы. Они были босы, как и мои, и так прекрасны, словно изваяны Праксителем.

Мы с ней вошли в дом.

Нижний этаж его состоял всего из одной комнаты. Пол был покрыт белыми циновками. Вдоль стен стояло несколько кушеток, покрытых такими же циновками. Домашней утвари тут почти не было, а та, что была, отличалась благородством формы и материала.