Туманность Андромеды

Хозяйка провела меня по комнате, в задней стене которой была маленькая лестница, ведущая наверх. Мы поднялись на второй этаж и оказались перед несколькими дверными проемами, занавешенными лишь легкой тканью. Все они вели в одну комнату.

Девушка отвела занавеску на одном из них и знаком пригласила меня войти и сесть на чисто убранную кровать. Потом принесла широкую шерстяную скатерть, блюдо с изысканными экзотическими фруктами, тарелку с белым хлебом и кувшин меда. Наконец она достала откуда-то хрустальный графин с золотистым вином и чудесный стакан изысканной работы.

Все это угощение она расположила на низеньком столике, стоявшем рядом с кроватью.

Я сидел неподвижно и завороженно наблюдал за ее грациозными движениями. Веселой и легкой походкой она входила и выходила из комнаты, подобная юной королеве. Все в ней сияло красотой, чистотой и гармонией. Движения ее прекрасных рук были на удивление ладными.

Накрыв столик, она развела руками, и с легким поклоном молча направилась к выходу. Я с благодарностью поднялся.

В дверях она остановилась, потом вернулась и снова усадила меня на кровать, посмотрев мне прямо в глаза глубоким вопросительным взглядом. Она тихонько покачала головой, будто о чем-то недоумевая, и произнесла совсем короткое мелодичное слово, которого я не понял.

Я с сожалением вопросительно пожал плечами. Она весело улыбнулась и обеими руками показала на себя, опять немного поклонилась и повторила: “Ирид”. И уставила на меня палец.

Тут я все понял. Это было ее имя. Она назвала себя и теперь хотела узнать, как зовут меня. Я в точности повторил ее жест и назвался: “Маркус”.

Мне пришлось повторить свое имя дважды. Затем она сама произнесла его своим мелодичным голосом, кивнула мне и ушла, опустив за собой дверной полог.

Оставшись один, я стал устраиваться на своем чудесном ложе. Обернул себя белым полотенцем и, взглянув на аппетитную еду, расставленную на столике, вдруг понял, что я ужасно голоден, и охотно за нее принялся.

Золотистого цвета вино оказалось сладким и крепким. Оно сразу взбодрило мой продрогший организм. Я почувствовал тепло во всем теле, стал прислушиваться к тихим звукам, долетавшим снизу, и стал думать о прекрасной хозяйке дома.

Ирид! Странно и чудно звучит твое имя. Нужно снова его повторить. Ирид. Оно приятно моему слуху. Ирид!

Если бы я мог говорить на твоем языке, я сказал бы, что люблю тебя, Ирид! И имя твое я тоже люблю, Ирид!

Эрна Мария забыта навсегда!

Эрна Мария? Впервые после своего пробуждения на озере я занялся тем, чем стоило заняться давно, – размышлением.

Что со мной произошло? Где я нахожусь? От Эрны Марии я сбежал. Убежал от сознания, что моя любовь оставила сердце этой женщины холодным, раз сила моего внушения не смогла на нее подействовать.

Я спал в хижине лесника. Стоп! Там-то она и привиделась мне, Спираль Андромеды!

Мое желание перенестись на какую-нибудь планету Туманности Андромеды, небывалое напряжение внутренних сил и моя трансфигурация, начало которой я еще застал в бодром сознании…

Теперь мне это удалось. Не было никакого сомнения: я находился на планете одной из солнечных систем Туманности Андромеды!

Мысли мои пошли кругом, так страшна показалась мне моя догадка. Сладкое вино и пьянящее воздействие оказанного мне приема – Ирид! Ирид! – сделали свое дело. В голове все хаотически смешалось, началась полная круговерть, и я пришел в такое лихорадочно-экстатическое состояние, что описать его достоверно мне не хватает сил.

Меня охватила тревога: грежу я или бодрствую? Я ущипнул себя за руку, вскочил с кровати и прошелся по комнате. Потом жадно съел несколько кусков хлеба, выпил вина – и довольно много. Сомнений не было: сознание мое ясно как никогда!

Но мой бред продолжался: да, я был уверен, что знаю свой организм достаточно, чтобы сказать: я не сплю! Но что если наше знание о природе мира – лишь некий суррогат истинного знания?

Но, с другой стороны: разве я не вижу вокруг себя этот мир таким, каким всегда его видел, – сквозь призму тысячи понятий и истолкований, которые я унаследовал от предков или выработал сам? Я вижу мир все так же – изнутри своего собственного, не вчера рожденного “я”. Непривычны лишь его новые формы.

Вижу все так же, а не как во сне, когда я бываю освобожден от педантичных привычек своей психики, сформированных бесчисленными унаследованными структурами и собственными приемами познания, вижу во всем его пугающем многообразии, пестроте, богатстве, избавившимся от окостеневших причинно-следственных связей между прошлым, настоящим и будущим, от произвольных представлений о пространстве!

Или я все-таки действительно сплю? Быть может, все эти регулирующие и тормозящие механизмы моей вымуштрованной психики, словно во сне, видят-таки вещи в их истинном свете? И мир на самом деле именно таков? За это я пью!

И значит, неверно представление, что наше счастье – следствие нашего незнания? Могу ли я знать и – как мне представляется – одновременно быть счастливым?

Вижу ли я теперь “вещь в себе”, о которой полагаю, что она постоянно пребывает в непроницаемой тьме?