Туманные аллеи

Но юный народ хотел быть модным. Внизу должно быть 30, если ты уважаешь себя. Лучше 32, близко к крамоле и бунту – 35. Если 50, это называлось «паруса», их носили самые отъявленные из юношей и девушек.

Некоторые вставляли в штанины клинья. Однако это самопал, по-настоящему клеши надо было все-таки шить.

Удивительно, насколько хорошо я помню все детали. Ожидая своей очереди на заказ или примерку, разглядывал полосы материи, коей для брюк имелось три вида – трико, п/ш (полушерстяная) и шерстяная, присматривался к ценам. Они начинались с 14–16 рублей за метр, подороже – 18, 20–22 – уже шик. А кто-то мастерил себе костюмы из бостона и шевиота, цены на которые потрясали – 30 и даже 35 рублей за метр!

Часто ходили заказывать компаниями. Мы довольно стеснительными были во всех общественных местах, что отражало, говоря научно, латентный конфликт личного бесконтрольного и общего, находящегося под неусыпным государственным присмотром.

В ателье, правда, было как-то посвободнее, сам процесс создания того, чем страна себя не обеспечивает в официальном порядке, отдавал вольнодумством и заговором. Закройщики, часто это были мужчины, балагурили, отпускали покровительственные шуточки, интересовались, кому мы собираемся пудрить мозги своими клешами.

Мы были в их руках, а руки встречались довольно косые. Увы, ни одни мои брюки, ни один костюм не был сшит, чтобы сидело по фигуре. У других так же. Кто-то искал своего мастера, принимающего заказы только по рекомендации и берущего энную сумму сверху, кто-то доверялся домашним умельцам, а кто-то садился за мамину швейную машинку. Я, например, саморучно прострачивал магазинные рубашки сзади, причем на глазок, двумя швами, чтобы получилось в талию.

Ну вот, теперь о талии.

Долго же я до нее добирался.

Мы тогда пришли в ателье втроем – я, Сергей, которого, конечно, все звали Серый, и Слава, которого почему-то звали Лёлик.

Пришли на примерку.

Первому брюки выдали Серому, и он пошел в примерочную. Их было две рядом, отделялись друг от друга и от помещения занавесками. Серый копался что-то очень долго. Вышел красный, с сияющими, обалдевшими глазами.

– Там такое! – горячо прошептал он. – Там такая… Там… Талия! Умереть!

И он замычал, качая головой.

– Да ладно тебе, – усмехнулся малорослый и неказистый Лёлик, который при любом удобном случае показывал, что знает жизнь лучше тех, кто выше и красивее его, и ничего в ней особо удивительного не наблюдает.

– Сами посмотрите!

Я не удивился щедрости Серого, который не остался любоваться до тех пор, пока объект не исчез, а захотел великодушно поделиться. Я и сам поступил бы так же – особенные впечатления становятся значительнее, если не ты один их переживаешь, нужен сообщник по эмоциям.

Я тихо вошел в примерочную. Сразу же обнаружил щелку между полотнищами занавески, примерно посередине. Я приник глазом и увидел ее. Она стояла спиной ко мне, боком к зеркалу, рассматривая брюки, еще не дошитые, пронизанные крупными стежками белых ниток. Женщина. Девушка. Нет, молодая женщина все-таки. Нет, все-таки, наверное, девушка, но уже со всем женским, что должно быть. Но не настолько женским, чтобы… Я и сейчас не могу пересказать это словами, нет таких слов. Вот почему Серый пыхтел, задыхался и сумел выдавить только одно: талия!

Я тоже это увидел. Талия. Обнаженная талия. Два восходящих изгиба. И кожа, которая… И сами эти линии, которые… И вертикальная ложбинка, идущая от небольшого уплотнения. Если присмотреться, это уплотнение похоже на плоскую луковицу, от которой тянутся вверх два ростка мышц по бокам ложбинки. Луковица с ростками… И лопатки, которые показались крыльями, связанными какой-то веревочкой. Я не сразу понял, что это лямка верхней части женской нательной одежды.

В груди стало горячо, и щекам было горячо, и даже глазам, показалось, стало горячо, я быстро протер их кулаками.

Она повернулась другим боком к зеркалу, лицом ко мне. Лицом, которого я не видел. И не старался увидеть. Верхнюю часть телесной одежды тоже не разглядывал. Я уставился на пологий холмик, раздвоенный еле заметным углублением, то есть живот, черт бы побрал мой любимый русский язык, не нашедший другого слова для этого холмика, а в нем ямка того, что звучит еще хуже и смешнее, а по бокам те же изгибы, что я видел со спины, изгибы, на которых представляешь свои ладони, они как раз по ним, для этого и созданы, и ладони мои тут же стали влажными…

Талия поворачивалась, изгибалась, чуть подрагивала или, выразимся поэтично, трепетала, и от каждого этого встрепета что-то обрывалось у меня внутри… Она словно жила отдельно, сама по себе… Быть может, эта талия была идеальной. А может, и нет. Скорее всего, в ней выразилось все то лучшее или характерное женское, вся ангельская и бесовская прелесть, которая природой, инстинктами заложена, снизим пафос, в анатомической геометрии.

Я вышел.

– Видел, да? – спросил Серый.

Я опытно щелкнул языком, скрывая потрясение.

Серого, бедного, аж трясло.