Туманные аллеи

Мать замолчала. Она притомилась и восприняла остановку как повод для передышки. Быть человеком неправым и обвиняемым неприятно, но и правым, обвиняющим – нелегко, особенно если знаешь осознанно или подспудно, что рано или поздно тебе за твою правду обязательно отомстят.

Вошли юноша и девушка. Все посмотрели на них. Они были в одинаковых костюмах космического серебряного цвета. Не проходя дальше в вагон, поставили в угол что-то в длинных и широких оранжевых чехлах, сняли шлемы, тоже оранжевые. У юноши была короткая стрижка новобранца, лицо ясное, светлое, голубоглазое, без особых примет, просто приятно красивое. И девушка была безлико хороша – длинные светло-русые волосы, рассыпавшиеся по плечам, правильные черты лица, глаза тоже голубые. Очень молодые, лет семнадцати или даже шестнадцати, они были похожи, как брат и сестра, но ясно, что не брат и сестра. Стояли, глядя друг на друга, улыбались, будто давно не виделись. Но ведь и правда не виделись толком несколько часов – носились по склонам в своих шлемах и очках, а теперь сняли и вспомнили, какие они красивые, вот и любуются заново. Девушка подняла руку и то ли погладила пальцами по щеке юноши, то ли что-то сняла или вытерла, неважно, в этом жесте было столько заботы, любви, нежности, что у всех, кто видел, наверное, сердце захолонуло от счастья и тоски. Эта пара была похожа на астронавтов из фантастического фильма, причем особенных, специально отобранных, которых вывозят на далекую планету для размножения, для спасения цивилизации. А мы были остающиеся и обреченные земляне.

– Вот научилась бы тоже хоть на лыжах кататься! – поучительно заметила мать дочери.

– Да бли-и-и-н! – взвыла дочь. – Ты достала насмерть! Хоть бы разбиралась бы, это не лыжи, это сноуборды!

– Какая разница?

– Какая разница! Только и слышу, какая разница! Огромная! Ничего не понимает, а туда же! И во всем так! И хватит уже, я сказала, а то сейчас сама сойду и назад поеду!

– Доча…

– Да сколько же можно!

Дочь вскочила и пересела на другую скамью – сзади матери и спиной к ней.

Мать посмотрела на меня так, будто извинялась за поведение дочери. Развела ладони, растопырив пальцы, будто что-то выпускала, и выдвинула вперед подбородок, обычно этот жест означает признание чего-то печального, но неизбежного. Я не был с ней согласен, однако она застала меня врасплох, поэтому машинально кивнул.

На нестерпимо красивых молодых людей больше не смотрел, чтобы не травить себя. Впрочем, на станции Лобня они вышли, и показалось, весь вагон вздохнул с облегчением.

Сто долларов

Красота, ум, глупость – все эти слова никак не шли к ней, как не шло все человеческое: поистине, была она как бы с другой какой-то планеты.

И. Бунин. «Сто рупий»

Я, как обычно, в конце очередного сумасшедшего года уехала туда, где мало людей, а русских вообще нет. Они, поскольку из грязи в князи, любят комфорт, но при этом комфорт типовой, массовый, отдающий, если вглядеться, милой их сердцу коммуналкой. И очень возмущаются, если обслуга не понимает русского языка, сами же не знают не только английского, но и вообще никакого. Да и с русским-то часто не в ладах, если он не матерный.

Крохотный островок в бескрайнем океане, одновременно и дикий, и благоустроенный, отдельный домик, море, песок, одиночество – вот что я люблю. Все остальное у меня в Москве. Я не думаю о делах, деньгах и мужчинах. А если и думаю, то лениво, отстраненно.

Персонал здесь тихий, молчаливый, расторопный. Молодые люди бывают очень хороши, однако меня, если честно, мало трогает мужская телесная красота. Умные мужские глаза, вот что меня заводит.

Но на этого мальчика я сразу сделала стойку, как говорит моя подруга Рада, которая с удовольствием изъясняется подобными мусорными выражениями и влет схватывает все новое, что появляется в разговорном трэше, включая: «озвучить», «я вас услышала», «респект», «прикольно», «по жизни», «я тебя наберу» – и так далее.

Мальчик был не совсем мальчик. И не мужчина еще. И не юноша. И не подросток. Подростков я ненавижу, к юношам равнодушна. Он был нечто среднее, еще не оформившееся. Глядя на него, я подумала, что, пожалуй, теперь понимаю Набокова с его Лолитой. Раньше на дух не переносила, книгу бросила на середине. Воля ваша, но трахать ребенка – нехорошо. И вот смотрю и понимаю: нет, это уже не ребенок. Но и мужской пакости в нем еще нет. И подросткового тайного блудливого бесстыдства нет, ничего нет вообще, кроме радостно-удивленного вслушивания в себя.