Тундра не любит слабых

Теперь картина изменилась. Антипаюту по-прежнему именуют факторией, хотя в официальных документах она значится поселком. И это действительно поселок. Пусть небольшой, всего с одной широченной улицей, вдоль которой стоят дома и проложены дощатые кладки — тротуары. Но здесь живут не только приезжие, но и ненцы, перешедшие на оседлость. В Антипаюте большая школа-интернат, клуб, два магазина, амбулатория, радиостанция, причал, небольшой рыбозавод, несколько катеров, не считая бесчисленных моторок, почта. Над поселковым Советом гордо вьется на ветру когда-то красный, а сейчас розовый, выгоревший на солнце флаг. В общем, обычное село, ничем не примечательное, если не замечать летних чумов, стоящих рядом с домами. Но потом, когда я несколько дней прожил в тундре на одном из стойбищ, ходил по единственной улице Антипаюты, будто по московской улице Горького, поселок казался мне воплощением городской цивилизации, а рыбкоопская столовая производила впечатление ресторана.

В столовой-то я и познакомился в первое утро с тремя «курскими соловьями», уже третий год обитающими в тундре. Хотя, если быть точным, это были не соловьи, а соловьихи: молодые учительницы Антипаютинской восьмилетней школы-интерната. Представились они серьезно, по-взрослому:

— Лилия Павловна.

— Валентина Федоровна.

— Зинаида Федоровна.

Но у меня как-то язык не поворачивался называть этих девчушек по имени-отчеству. Пусть ученики это делают. Впрочем, учительницы и не претендовали на то, чтобы я их именовал так серьезно, они сами предложили называть их просто Лилей, Валей, Зиной.

Все трое кончили в Курске учительский институт и получили назначение в Тюменскую область. В облоно им предложили выбор: или воспитателями в детдом неподалеку от Тюмени, или учителями в Заполярье. Девчата раздумывали недолго: от слова «Заполярье» веяло романтикой. Так они оказались в Антипаюте.

И тут выяснилось, что книжная романтика не имеет ничего общего с реальной жизнью. Это только приятно читать о подвигах, мечтать о неоткрытых землях, где ждет тебя большое дело, представлять, как ты побеждаешь пургу, мороз, невзгоды и выходишь героем из всех испытаний.

Были, конечно, и пурги, и морозы, и ждали девчат здесь хорошие, благородные дела. Но человеку легче устоять против серьезных, драматических испытаний, чем выдерживать каждодневные мелочные, будничные заботы и неурядицы.

Они приехали сюда незадолго до начала занятий. Им думалось, что ученики прибегут в школу, будут толкаться в коридорах, под окнами, с нетерпением ожидая первого сентября. Так поступали сами девушки в детстве, и память о первом, таком желанном и волнующем после каникул дне учебы жила в них. Все вышло не так. Никто не прилипал к окнам, где поселились новые учительницы, никто не спешил в школу. Все ученики — от мала до велика— были в тундре с родителями. Кто каслал оленей, кто рыбачил. За ними нужно было ехать. Но прежде следовало вымыть полы, навести в классах порядок: техничек или нянечек в интернате не было в штате, все делали сами ребята. Сейчас же эта роль выпала на долю учителей.

А потом поехали по стойбищам за учениками. Взять детей в школу — дело не простое. Учительницы ехали с представителями сельского Совета, с членами правления колхоза, с милиционерами. Есть закон об обязательном восьмилетием образовании, его надо выполнять. Но некоторые родители не хотят отдавать детей в школу-интернат. Они считают, что сын или дочь уже достаточно ученые, им надо работать, а не за партой сидеть. Другие полагают, что учение не принесет будущему оленеводу и, ли рыбаку никакой ощутимой пользы. Напротив, если ребенок восемь лет проводит по девять месяцев в теплом доме под крышей, в городской одежде, на готовых харчах, сидит сиднем, то как же он в тундре будет жить потом? Ведь за три месяца каникул не приучишь его, изнеженного, к суровым кочевым условиям, не передашь ему вековой опыт жизни в тундре, обхождения с оленями.

В последнем возражении есть какая-то доля истины. Оторванные от занятий родителей, школьники потом с большим трудом овладевают секретами оленеводства, зачастую не желают продолжать дело отцов, стараются остаться жить в поселках. Не потому ли среди оленеводов преобладают люди пожилого, а то и преклонного возраста, ибо молодежь не желает обрекать себя на долгие месяцы кочевой жизни, лишенной каких бы то ни было удобств?

И есть, наконец, третий тип родителей, которые хотя и понимают необходимость образования, но не желают расставаться с детьми на долгие месяцы, отдавать их в интернат, в чужие руки. Все ненцы очень любят детей, я бы даже сказал, что у них существует своеобразный культ ребенка, чуждый, однако, всякого сюсюканья и угождения. Ненцы относятся к детям серьезно, рано предоставляют им самостоятельность и не надоедают опекой. И все же отцу и матери, естественно, хочется видеть сына или дочь не время от времени, в дни приезда на факторию, а изо дня в день.