Открыв калитку, он пожал плечами, словно озяб, сказал вслух:
— Делать то, что хочу?
И рванулся наружу. Сделав пару шагов, он пропал в как–то оказавшихся совсем рядом лесах. Разглядеть его спину среди деревьев сделалось вовсе невозможно. Он почувствовал, что чувства свода над головой у него больше нет, что волосы его треплет слабый холодный ветерок, и что на него смотрят. Старик осмотрелся и понял, что стоит возле своего старого корабля, а вокруг стоят жители деревни, откуда он ушёл, и пялятся, перешёптываясь и тыча пальцами. Прямо и немигающе посмотрев на них, улыбнувшись, хотя скорее оскалившись, старик подошёл к носу корабля, примерился, и с силой толкнул его, ломая опорные брёвна, выталкивая корабль в воду. Старик снова хотел плавать по морям. Был бы у капитана корабль — команда найдётся.
Вторым со двора Бабы Яги вышел мужчина в лошадином халате. В отличие от старика, ему уход дался легко. Главное — бежать, важно ли куда? Мужчина знал, что человек, который ему помог, жив, хотя и спит. Мужчина чувствовал, что обретённая им сила не собирается пропадать. Мужчина чётко осознавал, что, куда бы он ни захотел попасть, он сможет это сделать, потому что ноги его не устанут, а глаза не будут слезиться от ветра. А потому он сделал то, что делал в молодости, когда не было сил терпеть происходящее вокруг и не хотелось это обдумывать: он открыл калитку и побежал. Сначала медленно, а потом быстрее, быстрее и ещё быстрее, расслабившись, словно состоя теперь из одних мышц ног, сокращающихся в такт свету Фиолетовой Луны. Он быстро покинул лес Бабы Яги, пересёк замёрзший океан, понемногу переросший в океан незамёрзший, но мужчина мог бежать даже по воде, ведь он бежал невероятно быстро. Весьма скоро он добежал до своей родной степи, но очарование дома покинуло эти земли. Мужчина увидел их во всей неприглядности выжженных солнцем (было когда–то такое светило) солончаков, а потом двинулся дальше, бежал–бежал–бежал… в конце концов мужчина поймал себя на том, что бежит по одним и тем же местам уже второй раз. А потом третий. И четвёртый. Все чаще и чаще знакомые места стали постоянно мелькать в его глазах. Мужчина закрыл их и ускорился ещё. А затем ещё и ещё. Воздух бил его кожу не хуже кинутых камней, но мужчина бежал, всё так же, с закрытыми глазами, чувствуя, как сгорает одежда, как сгорают волосы, как трескаются ногти, бежал, и бежал, и бежал, и бежал, и…
Всё закончилось внезапно. Пропала боль, пропал жар. Мужчина почувствовал, что он теперь абсолютно гол и безволос. Воздух вокруг него больше ничем не пахнет. Не слишком жарко. Не слишком холодно. Нет ни земли под ногами, ни неба над головой. Мужчина открыл глаза и увидел вокруг бесконечную всевластную тьму, испещрённую миллионами светящихся точек, везде была только она, куда ни посмотри: вниз, вверх, влево, вправо, конца–краю ей видно не было, лишь только где–то там, уже достаточно далеко, висел в этой всепоглощающей тьме голубой маленький шарик, медленно и вяло крутящийся вокруг своей оси. Чем–то внутри, возможно, сердцем, мужчина почувствовал, что именно там он был раньше, на этом шарике. Сперва он хотел двинуться туда, чувствуя, что с лёгкостью может это сделать, но потом, оглянувшись, он крепко призадумался. Место, полное тьмы, открылось ему совсем иным образом. А есть ли где–нибудь ещё такие шары, на которых живут люди? Может, там найдётся место, в котором можно жить без опаски? Мужчина развернулся спиной к голубому шару, напрягся и рванулся вперёд, мелькнув на сотую долю секунды и уж исчезнув в тёмной дали, став одним из миллиона светящихся песчинок в ней. Космос — это тоже своего рода степь.
Что же до женщины, она долго не сходила с места.
— Очнись, сынок, очнись…
Она носила человеку воду из колодцев, поливала его ей, била его по щекам звонкими пощёчинами, но толку не было, он спал, лишь слабое дыхание говорило о том, что он ещё жив.
— Очнись же, проснись, мы пойдём домой, ну…
Баба Яга кряхтя вышла из избушки и спустилась на землю, потом села на крылечко и закуталась в собачью накидку сильнее.
— Луна–то как светит, ишь ты… а ты всё тут, чёрная лиса?
— Пошла вон! — огрызнулась женщина. — Я никуда не уйду!
— А чего это? Вон какая молодая стала, здоровая…
— Какая мать покинет своего сына?!
— И то правда, но снова говорю ты ему не мать.
Всё так же кряхтя, Баба Яга подставила лицо фиолетовым лучам и довольно зажмурилась. Чёрная женщина всё так же сидела на коленях возле спящего человека, не обращая внимания на то, что вся уже измазалась зелёной сочной травой.
— Не мать, говоришь? А кто же?
— А дура ты, — Баба Яга даже не открыла глаза и не поворотила к женщине лица. — Дурой была, поэтому твой настоящий сын от тебя и ушёл. Дурой и останешься, пока не поймёшь, что…
— Что понять?
— Вот так тебе всё и скажи, — Баба Яга хихикнула и отошла к колодцам.
А женщина осталась на своём месте. И хотя сильно слова Бабы Яги её не поколебали, на человека она смотрела немного иными глазами. Образ, создавшийся в её голове, хоть и не распался, но понемногу начал расслаиваться.