Турбо Райдер (сокращённая версия)

Крик не принёс покоя. Вся злость так и осталась в отце человека. Глухо, но как–то отстранённо рыча, он вернулся в кухню, пригладил волосы, и начал рыться в шкафчике с кухонными принадлежностями. Быстро нашёл нож. Попробовал пальцем, острый ли? Острый.

Отец человека оделся и вышел из дома. Его переполняла ненависть. Он пошёл в направлении железной дороги. Наверняка кого–нибудь на ней можно поймать.

Девятая глава

Меж тем, когда отец человека выбежал из дома, погода стояла неплохая.

Но стоило отцу человека оказаться за воротами, как сразу всё кончилось, и остатки чего–то хорошего, пусть мало осталось в нём этого хорошего, выветрились из него моментально. Слезы на его лице высохли, и снова он бежал вперёд и вперёд, как когда–то, вот только теперь вокруг было серое небо, мёртвая земля и ничего больше.

В остальном же — замечательная была погода. Даже несмотря на налитое серостью серым–серо серое небо, которое не могло бы стать ещё серее, даже если захотело бы. Даже несмотря на полную серостью серым–серо серую землю, которая не могла бы стать ещё серее, даже если захотела бы. Всё остальное, помимо земли и неба, было неважно. Дома и дома, воздух и воздух, пусть даже и остатки деревьев.

Отец человека бежал вперёд, как бежал когда–то. Даже когда у него начали болеть ноги, он не обратил на это внимания, а потом ноги и вовсе болеть перестали. В руке отец человека зажимал нож. Отец человека продолжал бежать, осознавая что он делает и почему, но, меж тем, мыслями он снова был где–то далеко, но не в кафе, где его жена пела босанову (то было место для счастья и покоя), нет, теперь он просто вспоминал. Когда–то давно он бежал точно так же, вот только вокруг всё было совсем иначе.

Ведь вокруг был город — не самый большой и не самый маленький, своими домами–коробками отъевший огромную часть территории у леса. Они сначала воевали, но потом жили друг с другом вполне себе мирно, лес и город. Лес рос вокруг города, храня в себе животных и прочие милости, а город стоял где–то в лесу, храня в себе в основном людей. Одним из этих людей был отец человека, который в те времена не так уж и много прожил, но явно не меньше двадцати лет, хотя так и не сказать сразу. Глядя на себя в зеркало отец человека видел стройного юношу, чаще в светлых, клетчатых рубашках, в серых брюках, и в туфлях под цвет ремня — ведь мужчину делает стиль.

Женщина в халате, точно подогнанном по изящной фигуре, нахмурилась, сузила глаза, совсем уж превратив их в две щёлочки, и покачала головой. Её приемный сын стоял перед зеркалом и тоже хмурился, но по другой причине:

— Коричневые туфли с чёрными брюками? Серьёзно?

Отец человека холодно окинул взглядом себя и, не обращая внимания на приёмную мать, отстранено отметил складки кожи, словно мог отчётливо, как под микроскопом, видеть каждую клеточку эпидермиса.

— Прыщи, не лезут, нет? Вроде нет…

— Ладно… всё–таки он тёмно–коричневый. Да и ремень такой же у меня есть. Вроде бы даже и нормально.

Женщина всё равно хмурилась, но потом вздохнула и просто потрепала приёмного по аккуратно подстриженным светлым волосам.

— Всё в порядке, Серёжа, честно.

— Да я понимаю, — отец человека кивнул, всё так же поглядывая в зеркало. — Извини, пожалуйста.

Он растянул губы в улыбке, ласково сощурил глаза и начал раздеваться. Мать его вышла из комнаты. Сергей, раздевшись до трусов, снова придирчиво посмотрел в зеркало, на этот раз оценивая уже себя. Бледная кожа, аккуратные ногти. Приспустил трусы и несколько раз повернулся вокруг своей оси. Сила рук, с проступающими венами, стройность развитых лёгкой атлетикой ног, подтянутость ягодиц, аккуратность коротких, всё таких же светлых, волос в паху, характерные две толстые вены, идущие верах там же. Возможно, этому стоило бы радоваться, но Сергей машинально отметил про себя, что всё вроде бы даже и в порядке. Поэтому он оделся уже в домашнее и вышел в комнату.

Вышел, закрыл дверь. Пахло приятно, чем–то из восточной кухни — приёмная мать любила готовить что–то своё национальное. Она хлопотала где–то на кухне, и Сергей слышал лёгкое позвякивание посуды и шум воды.

— Посуду моешь?

— Что?

Сергей быстрым шагом прошёл на кухню.

— Посуду моешь, говорю?

— Ага, — кивнула она. — Ты иди, иди. Папа скоро будет. Он вроде поговорить хотел.

— Да.

Сергей прошёл через зал, задел ногой неудобный уголок чистого турецкого ковра, снова зашёл в свою комнату.

Опять зеркало.

Опять кожа.

Опять мысли о том, что туфли не подходят к брюкам.

Как же это надоело.

Странное, но привычное, чувство злости родилось в паху и тонкими нитями ринулось оттуда через всё тело в голову. Следующее после этого желание крепко схватиться за свой член, а потом рвануть его, чтобы оторвать, тоже было привычно, всё это затем переросло в тягучую вспышку, напрочь…

Сергей рыкнул и ринулся на диван, подмял под себя подушку, уткнулся в неё головой и глухо заорал во всё горло, заполнив рот тугой наволочкой. Заметался по дивану, забился. Секунда, две, десять, пятнадцать, тридцать, минута, а его всё ещё колотило.

Чувство ушло постепенно.