Турецкие письма

Милая кузина, получил я несколько твоих писем, прочитал их и дал на них ответ. Довольно грустно было узнать, что у главного толмача сняли голову[512]. Большего ущерба ему вряд ли могли бы причинить. Знаю, он дорого заплатил бы за нее, но — что делать. Ты пишешь, все равно у него все забрали, да и жену его схватили. Что за глупый этот мир, или мы — ослы, что так держимся за него. Молдавский господарь[513] был ему младшим братом, знаю, он сейчас плачет. Сколько денег и всякого добра у бедняги нашли, я верю, собирал он это для сына и для жены, потому как сам ничем этим не пользовался, был очень-очень худым и поджарым, как большинство греков. Видел я на нем и трехлетний кафтан, хотя знаю, что было у него достаточно кафтанов из куньего меха; а еще я видел, что у его жены голова увешана была алмазами и смарагдами. Полагаю, он еще с детства предчувствовал свой печальный конец, потому как я всегда видел его грустным и с угрюмой физиономией; он, кажется, никогда не смеялся. Будем же довольствоваться, кузина, тем, что имеем, хотя этого очень мало. И воздадим хвалу Господу за хлеб наш насущный.

Видишь, я уже поступаю так, как бывает, когда трое, четверо соберутся, и поскольку не о чем им говорить, то говорят о погоде. Вот и я пишу о погоде, потому как до сих пор здесь стояла осень и все время было сухо; за всю зиму снег шел лишь трижды. Да и что это был за снегопад! Даже армянам его было недостаточно[514]; мы тоже могли бы его съесть, будь это бузинная каша. Новости со всего мира (потому как мы находимся вне его) говорят, что поход прусского короля на Силезию[515] идет очень успешно и что повсюду собирают войска. Если бы каждый довольствовался своим, какой покой царил бы в нашем мире! Пиши мне, кузина, но за здоровьем следить надо очень старательно. Мы здесь, хвала Господу, проводим дни в тишине. Я занялся хозяйством, в саду своем посадил несколько кустов винограда, они даже принялись и принесли две грозди. Я им так рад, словно владею Токайской горой[516]. Милая кузина, как мало нужно, чтобы изгнанник был доволен жизнью.

162 Родошто, 15 maji 1741.

Как живешь, милая кузина, как здоровье? Принято ли там у вас, в большом городе, весной писать письма? Наверно, нет, потому как давно уже я не получал от тебя письма, уже целых шесть дней. Для тех, у кого ледяное сердце, как у моей кузины, это немного, но для сердца секея это очень много. Я же недавно послал тебе большое письмо, потому как здесь у нас и весной любят писать, даже с еще большим удовольствием, чем в другое время года: людям кажется, что весной вместе с цветами нужно и дружбу обновлять, и в голову приходит больше ласковых слов, чем в иное время. В чем тут причина, женщинам виднее.

После долгой сухой зимы пришла сухая весна, но цветет все обильно. Мы одни увядаем; и мы сами, и наши дела. Где царит разлад, там нет Божиего благословения. Нас тут трое-четверо, и все-таки не можем найти покоя, проклятое неравенство меж нами остается, хотя Порта тут ни при чем, но оно живет, мы сами питаем его, на свою беду[517]. Ежели бы зависело от меня, я бы давно его похоронил, но, как вижу, оно нас скорее похоронит. Никаких новостей, которые нас касались бы, пока нет, мы лишь видим, что повсюду готовятся к войне, а Бранденбург уже и начал[518]. Послы отовсюду с большой помпой съезжаются во Франкфурт на выборы императора. Им виднее, меня это не тревожит, я беспокоюсь лишь о том, чтобы здоровье кузины моей оставалось крепким.

163 Родошто, 15 julii 1741.

Не удивляйся, кузина, что я не пишу чаще: здесь стоит такая сушь, что даже мои чернила высохли. Но все это было бы ничего, лишь бы вода не высыхала, потому как здесь воду трудно достать даже по крайней нужде. Но пусть не говорят мне после этого, что сухой год — это тощий год: дождя не было уже пять месяцев даже на пять минут, но при всем том жатва была обильной, а на фруктовых деревьях урожая, как в этом году, не случалось никогда. Но тот, кто может с сотней человек побить сто тысяч[519], и без дождя обеспечит изобилие, как мы и наблюдаем в этом году. Это я о благословении Божием здешним полям. Посмотрим же, каково милосердие Его по отношению к городу[520]. Мы очень боялись, как бы в засуху не распространились болезни, особенно страшились чумы, но, слава Богу, не было года более здорового, чем этот; и, что самое важное, не слышно о чуме и в столице. На что нам еще жаловаться? Не на что, кроме как на то, что мы не благодарны Господу за его доброту. Пока не наступит сбор винограда, бросим взгляд на Франкфурт: послы самых разных королей давно уже собрались там на выборы императора, но к выборам еще не приступили. Властители повсюду готовятся к походам, прусский король повел в Силезию сорок тысяч человек, баварец замахнулся на Чехию, позвав на помощь француза[521]. Да будет воля Божия. Кузина, желаю крепкого здоровья.

164 Родошто, 21 augusti 1741.