Турецкий караван

Столица падишахов называет бандитами анатолийских крестьян, поднявшихся на защиту своих сел. А ведь Турции не обойтись без них, без этих пастухов, земледельцев, без этой ханум, смелой женщины — командира партизанского отряда, помогавшего армии отбивать бесчеловечный натиск врага. Кто же другой защитит права страны, если не эти нищие хлебопашцы и чабаны, ставшие солдатами, не эти анатолийские женщины, по мысли султанского двора — «жены бандитов», вместо мужей, ушедших на фронт, пашущие и засевающие землю, таскающие дрова из леса, возящие хлеб на базар, с ребенком на руках — в дождь, грязь, холод и жару — на арбах доставляющие на фронт военное снаряжение… Хорошо, что они верят ему, беспрекословно идут в бой…

Худо, что партизанским знаменем однажды воспользовались и мошенники, искатели власти — Черкес Эдхем и его братья.

Царедворцы, аристократы объявили бандитом, сумасшедшим и его, Кемаля. Но проклятия, грязь, ложь, как из корзины вываленные на его голову, лишь укрепили его… Они, эти «осыпающиеся подпорки трона», объявили Кемаля красным. Красного не выносит аллах и сонмища его рабов. Красный цвет лишает ума иных эфенди и беев, учившихся на Западе. Они дорожат европейской выучкой и держатся в стороне, а ведь нужны Турции, нация не должна оставаться неграмотной только потому, что ей сейчас помогают красные. Не надо бояться рукопожатия большевиков.

Он, Кемаль, с самого начала не боялся красного. Но он зависим от боящихся. Помещики, муллы, владельцы торговых контор, сановники, они уничтожат его, едва заметив на нем отсвет действительно красного. «Или должен погонять этого верблюда, или должен уйти из этой местности».

Он не может стать и не станет красным, не будет красным, но помощь красных нужна. Большевики, не признающие аллаха, знают, что турецкий мужик живет под его зеленым знаменем. Но Ленин все же шлет ему, Кемалю, некоммунисту, шлет турецкому мужику искреннюю помощь. Сакарийской победой, спасением Ангоры нация во многом обязана Москве.

Помощь Москвы как жизнь нужна. Хорошо, что там понимают. В интересах передышки и ослабления врагов нельзя отказаться от разговора с ними. Неизбежна новая битва — за освобождение Константинополя и Смирны. Нужны средства. Нужны и соглашение с Францией, и помощь Москвы. Необходимо соединить одно с другим. Сделать так, чтобы русские это поняли и верили ему. Показать, что враждебность Франции к России он не разделяет.

Рауф, Рефет и другие препятствуют. Держат его, как клещами. Невозможно выступить против них открыто в опасении раскола. Невозможно доказать им, что разрыв с Москвой и принятие условий Запада кладет конец независимости. Что же делать? Договор с Фрунзе усилит или ослабит оппозицию? Попросить Фрунзе отложить переговоры? Но это означает разрыв. Возможно, что уже начался разрыв. Причина ослабления московской помощи — голод или политика? Торговые отношения Москвы с Англией — перемена восточной политики Москвы? Слухи о концентрации советских войск на Кавказе имеют или не имеют под собой основания? Надо выяснить… Фрунзе несомненно спросит о франко-турецком соглашении… Еще большее раздражение оппозиции, а также Франклен-Буйона… Возможен отказ Франции выполнить тайную договоренность о поставке оружия.

Нет! Нельзя жертвовать союзом с Советами… Разрыва не допустить! Союз с Москвой дает возможность все силы перевести на Западный фронт и выбросить интервентов. Рауфу и Рефету это не видно. Выход видят только в соглашении с Западом, пусть и на его условиях. А это — война в Закавказье и конец: свернувшую Западный фронт Турцию Антанта возьмет голыми руками.

В минувших веках Восток шел на Запад, заливая землю кровью. Затем Запад двинулся на Восток, выжимая кровь и пот народов. И так далеко прошел Запад вокруг Земли, что увидел собственный хвост. Нынче вновь поднимается Восток. Но не для похода, лишь освобождения ради.

Нужно успокоить Рефета и Рауфа, отвлечь. Иначе навредят.

Несомненно, что Рефет с Рауфом соответствующим образом настраивают Собрание, хотят сорвать переговоры с Фрунзе, совсем рассорить… Не сделать ли вид, что Фрунзе его, Кемаля, совсем не интересует? Вот он даже уехал из Ангоры.

Как же справиться с положением? — мучительно думал Кемаль. Рауф и Рефет — как болезнь: ни отсечь, ни уговорить. У него поражены печень и почки, но не выбросишь их. «Хотя они меня убивают», — подумал он о Рефете с Рауфом, как о своих больных почках…

За окном зафырчал автомобиль. Они уже приехали.

И вот они со значительным видом быстро вошли в кабинет, сели за отдельный стол, как судьи. Но Кемаль не дал им и рта раскрыть, сказал:

— Нехорошо, что русских повезли по недостроенной дороге. Чем это объяснить?

— Интересами встречи! — нашелся Рауф. — Встречать обоз, это было бы унижением Турции.

— Ты хотел бы, чтобы те сверглись с узкоколейки в пропасть и тем избавили нас от оскорбления?

За иронией Кемаля кипело бешенство, и Рауфа брала оторопь. Но он справился с собой, ответил с достоинством:

— Да, я желал бы, чтобы они сверглись… в некотором смысле… Главное, чтобы не отвлекали нас от наших старых полезных друзей.