Турецкий караван

Субхи тревожился, то и дело поправлял пенсне. Скорее бы выехать из Карса на Трапезунд и Гиресун, город, где родился… В Эрзеруме Субхи уже явственно почуял западню: город бурлил, кто-то подстрекал население выйти на улицы, разжигал религиозный фанатизм. Появились воззвания — листовки Общества ислама: «Турецкие большевики прибыли с Кавказа, чтобы запретить торговлю, отобрать у нас дома, закрыть мечети, открыть лица женщинам! Правоверные! Откройте ваши глаза!» Правоверные собирались толпами, требовали изгнать из города «бакинских путешественников». Не продавали ни хлеба для путников, ни ячменя для лошадей.

Пришло известие, что в Трапезунде власти арестовали всех сочувствующих коммунистам, правоверных вывели на манифестацию против них. Субхи сказал товарищам:

— Братья, все это совершается, несомненно, по приказу трапезундского губернатора Сабри-бея. Не исключены действия вооруженных провокаторов. Мы в опасности. Но обратно в Баку пути у нас теперь нет.

В Трапезунде Субхи и его товарищей первыми встретили полицейские, разоружили — отняли револьверы — и предложили идти в порт.

— Народ недоволен вами, поэтому и бросает в вас камни, — сказал старший. — Сейчас вы сядете в моторную лодку и будете в безопасности. Надо идти скорее и без разговоров. Таков приказ!

На пристани колыхалась толпа, и ее будто бы сдерживали полицейские. Субхи взял за руку жену, их окружили товарищи. Субхи сказал:

— Друзья, что бы ни случилось, будем держаться достойно.

«Дело, кажется, очень плохо, — думал он. — В этом городе, как и в Карсе и Эрзеруме, власти Мустафы Кемаля нет. А может, за эту ночь его власти не стало и в Ангоре?»

Субхи вдруг услышал звон железа, будто в кузнице, — кандалы? Едва миновали таможню, со всех сторон надвинулась ревущая толпа, кто-то поднял и швырнул в Субхи камень. Налетели дюжие молодцы, по обличью грузчики, набросились по двое на одного, зазвенели кандалы. Толпа зверела. Старший предложил:

— Покажи им документы! Люди хотят видеть, турок ли ты.

Субхи попытался расстегнуть нагрудный карман френча. А! Поднял руку? Получай! И кто-то ударил его кулаком по голове, сбил шапку. Толпа заревела:

— А-а! Он — неверный! Смеет идти с голой головой!

Упало на мостовую и разбилось пенсне. Кто-то рванул на нем нагрудные карманы френча. Субхи пошатнулся, струйка крови потекла со лба через переносицу на скулу.

— Послушай, — хрипло сказал Субхи старшему, — что происходит? Это разве хорошо?

— По приказу нашего командующего спасаем тебя и твоих приятелей, — в сторону ответил старший, видно и сам не ожидавший такого оборота дел.

«Видимо, власть перешла к Карабекиру», — подумал Субхи, без пенсне оглядывая теперь мутное море, мутную ревущую толпу. Сказал старшему:

— Послушай, дорогой, я попрошу тебя как-нибудь уберечь мою жену, она беременна, нельзя же убивать будущего ребенка. Сам знаешь, грех…

Ответом был чей-то удар в, спину. Субхи перестал чувствовать руку, в которой была рука жены. Услышал ее стон будто из-под земли. А толпа злобно кричала и хохотала:

— Падаль!

— Преступники!

— Забыли аллаха!

— Достойны уничтожения!

Субхи понял, что его и товарищей сейчас убьют, если резко не переменится настроение толпы. Повелительно сказал старшему:

— Нас пригласило правительство. Мы едем в Ангору. Где приказ отвести нас на пристань?

— Есть телеграмма, — ответил старший.

— Требую везти нас в Ангору!

— Такого приказа нет… Я не виноват…

Субхи слышал стоны избиваемых товарищей. Перед глазами мелькали палки, приклады ружей. Да, это смерть… Субхи не выдержал, закричал:

— Старший, спаси мою жену! Уйми этих негодяев. Не сметь трогать ее!

— А-а-а! Он оскорбляет! Разве ты не видишь священные чалмы в этой благородной толпе? Сам ты негодяй!

— Он просит ударить его по глазам, тогда он увидит!

Субхи почувствовал, что рядом с ним — жена, рука коснулась ее мокрого лица.

— Постарайся, выскользни как-нибудь, смешайся с толпой, — шептал он ей.

Но кто-то оторвал от него жену. Субхи решил, что это хорошо, может быть, она спасется. Удары сыпались со всех сторон, били кулаками, палками и прикладами ружей. За криками не слышно было стонов.

— Люди, честные товарищи, слушайте меня! — кричал Субхи, как на митинге. — Сейчас, прошу вас, не отзывайтесь, чтобы не погибнуть с нами. А потом поведайте всем, что убивает нас не турецкий народ. Вместе с коммунистами и с кемалистами он добивается освобождения родины. Нас убивает черная толпа. Она зверствует, потому что боится света…

Их стали теснить к морю. Субхи двигался последним. Упав, он увидел на мостовой, что товарищи оставляют на ней свою кровь…

…Наступила ночь. Всем велели спуститься в моторную лодку. Субхи почуял, что в лодке его жены нет — ни голоса ее, ни прикосновения. Пощадили? Видимо, осталась в городе. Пощадили!

В лодке было спокойно, боль стала тупой. Лодка мерно покачивалась на волне, пока не трогаясь. Тишина, все будто заснули. Верно, утром вывезут на пустынный мыс, там убьют… «Но наша жизнь без нас продолжится, — легко и торжественно думал Субхи. — Турецкая молодежь ее продлит».