Турецкий караван

Чужие огни теперь были слева, как если бы «Георгий» вдруг повернул и пошел обратно в Трапезунд.

— Вот, кажется, он уже и потерял нас, — сказал Фрунзе.

Погас чужой прожектор, мрак сгустился. Постепенно люди на «Георгии» успокоились, Хасан сидел на ящике, сгорбленный, с влажными щеками, бормотал:

— Покарай их, аллах!

За горами взошло солнце, и Ваня впервые увидел палубу «Георгия» при дневном свете. От ночной тревоги не осталось и следа. Орудие укрыто. Под замасленным брезентом угадывался «максим».

Весь день «Георгий» шел вдоль обрывистого кряжа, мимо редких селений в ущельях. Наблюдение за морем по курсу велось и днем: случалось, мина заплывала даже в порт. Ваня стоял с командующим у борта, смотрел, как играют в море дельфины, которых древние почитали сказочными животными. Хорошо! Словно и нет в мире никакого «харб» — войны. Фрунзе сказал:

— Ишь ты, провожают! А гладь-то какая, кажется, что по Волге идем.

Фрунзе отправился полежать, почитать. Показался Кулага с папкой в руках. Ваня встретил его вопрос сом:

— Скажи, чем тут война окончится, кто победит?

— Иван Мудрый, ты же сам все знаешь.

— Турки, думаю! Антанта ныне — обыкновенный напившийся комар…

— То есть? Здоров ли ты? Ты, брат, в тупик меня загнал…

— А что? Комар, который насосался крови, разбух. Летать уже не может, чуть прижми — и мокрое место от него осталось.

— Фило-ософ… Иван Спиноза! — сорвалось у Кулаги.

Странно, что он, грамотный и думающий, не мог сразить простецкого Ваню и только раздражался его неожиданной логикой. Любой спор между ними заканчивался насмешничаньем, и, недовольный собой, Кулага стремительно уходил. Сейчас он сказал:

— Частушки неплохо сочиняешь, а в политике вот плаваешь, вернее, тонешь… Раз, два, три, четыре, пять. Вышел зайчик погулять. Вдруг охотник выбегает… Охотник бегает, зайчик прохаживается, только в сказочках бывает подобная нелогичность… Так и твои комариные соображения…

— Ладно, — сказал Ваня. — С Кемиком-то будешь теперь мириться, нет? Какая с Кемиком у тебя политика?

В десять вечера темная даль по курсу искололась стрелами от многих огней. Цепь огней будто петлей охватила внутренний рейд Самсунской бухты. В нее и вошли. Обозначились темные корпуса пароходов. В полутьме между ними ходили лодки. В резком свете прожектора выпятился толстый поднятый нос военного корабля. «Георгий» прошел мимо него неширокой полосой, блеснувшей воды. Это был американский «стационер» — миноносец, будто бы охранявший своих в Самсуне. Он пришел незадолго до «Георгия». Видимо, это он, американец, и сигналил ночью «Георгию» — остановиться.

…С первых же дней революции в России богатая Америка вместе с Антантой кричала: «Остановить!» Американский консул в Москве Дьюит Пуль встретился с мятежными белогвардейскими генералами. Америка поддержала высадку англичан на севере России, сама послала свои военные корабли в гавани Белого моря. Президент Вильсон отказался принять полковника Робинса, который привез из Москвы мирные предложения Совнаркома. Сколько раз обращались к Америке с призывами — через консула, через представителей нейтральных стран, в радиограммах, через друга Советской России Нансена. Нет! Вместо мира — нота государственного секретаря итальянскому послу: США не собираются признавать Советскую власть, никакому другому государству признавать не советуют… И вот ловят советского «Георгия» в Черном море, приказывают…

Слышался гром цепей лебедки, гул прибоя — волна билась о камни набережной. «Георгий» бросил якорь. Спустили лодку, а в нее — юзбаши Хасана, снова надевшего свою форму… Он вернулся с властями, и миссию группами перевезли на ночной берег. Здесь пахло конским потом, стучало множество экипажей, громоздились горы имущества… Из темноты с гортанным, будто задушенным криком вынырнула орава носильщиков в пиджаках, надетых на голое тело, похватала вещи миссии и с ними исчезла. Затем экипажи с шумом и грохотом перебросили миссию в какой-то конак, то есть особняк. Это был отель «Монтика-Палас». Сюда вдруг один за другим — караваном — подошли те носильщики с вещами, по-турецки — хамалы, которые обслуживали гостей. Они косились на объявившихся здесь полицейских, суетливо перекладывали мешки и ящики с места на место. Ваня не понимал, в чем дело:

— Чего это вы?! Мешки давайте сюда.

Но сразу же понял, когда подошедший Хасан приказал:

— Носильщики, положите же вещи, и прочь! Оплаты нет. — А к гостям обратился с почтением: — Да будут светлы ваши очи. Вы находитесь под высоким покровительством нашего государства, не расходуйтесь, прошу вас.

Ване, Кулаге, всем было неловко. Но вот полицейские завернули за угол, носильщики сгрудились вокруг гостей, стали хватать за руки:

— Большевик, послушай, полиция, ах, говорит, не платить за работу. Но ведь Ленин — да? — справедливый человек, не обидит рабочего.

Кулага взял руку носильщика, положил деньги на его ладонь, прихлопнул своей. Ваня тоже похлопал хамала по плечу:

— Возьми! От красных солдат. Понял? Коммуна! Коммуна!

ГУБЕРНАТОР И БУДЕНОВКА