Турецкий караван

Беседа в доме самоуправления продолжалась. Фрунзе отдавал себе отчет в том, что впечатление, какое оставит миссия у местных властей и у населения, несомненно скажется в Ангоре во время официальных переговоров. Он чувствовал, что турок волнует неизвестность — как смотрит советская сторона на переговоры Турции с западными странами, на соглашение, только что заключенное с Франклен-Буйоном?

Фрунзе поднялся за столом:

— Мы с самого начала идем к мирным соглашениям. Все живут на одной земле и связаны общими экономическими отношениями. Из них не выпрыгнешь… Турция ведет переговоры с Западом? Хорошо. Но только бы не попала в кабалу. В этом случае борьба турецкого народа и наша поддержка окажутся напрасными. Мы не против соглашений, мы против кабалы.

Речь Фрунзе произвела хорошее впечатление… Мутесариф, с ним депутат Национального собрания от Самсуна Эмин провожали Фрунзе к отелю.

Разговорчивый и любезный, мутесариф Феик показывал то на порт, то на дома: смотрите — Самсун, а там в горах — Хавза, это города нашей революции. Мустафа Кемаль высадился вот здесь, шел по этой вот набережной. В Самсуне, в Хавзе сделаны первые шаги для объединения нации. Отсюда Кемаль посылал циркуляры и воззвания в армейские корпуса, в «Общество защиты прав», к народу. И собирал друзей.

— Кого вы имеете в виду? — спросил Фрунзе.

Вмешался Эмин:

— Я позволю себе произнести их имена. Это храбрейшие Рауф, Рефет и Фуад. Во главе с нашим уважаемым Гази однажды ночью они собрались тайно в темной комнате и решили…

Бросилась в глаза взволнованность Эмина. Он вчера зачем-то приехал из Ангоры. Будто бежал. Похоже, там у него какие-то неприятности.

— Личность многое решает, — сказал Эмин. — Рекомендую обратить внимание в Ангоре на известнейшего нашего деятеля Рауф-бея.

— Несомненно, встречусь с этим господином, почту за честь.

— Я скоро вернусь в Ангору, — сказал Эмин. — Надеюсь содействовать вашей встрече с этим выдающимся деятелем…

— Заранее благодарен, — и Фрунзе обратился к загадочно молчавшему Феику. — Кажется, и в Самсуне высаживались английские войска?

— Увы, да, и устроили базу для действий против Крыма. Было неспокойно. Местные румы нехорошо вели себя, убивали, жгли. Власти растерялись. Войск нет. Все средства расхитили оккупанты. Но Гази не покинул нас, пока не добился освобождения Самсуна…

— Самсуна не покинул также Рауф-бей, — вставил Эмин.

— В несколько дней Гази привел в порядок дела Самсуна, укрепил власть. Подтянул войска… Переписка шла с Ангорой, Эрзерумом и Сивасом. А из Западной Анатолии в эти дни поступали только случайные сведения. Телеграфисты часто сами от себя сообщали: враг захватил Манису… оккупационные войска появились там-то… Двадцатый корпус выступил пешком, где находится — неизвестно… Или вдруг сообщение: мятеж в Кастамуни… беспорядки в Кайсари. Английские прислужники повсеместно пытались взять власть, но Гази предупреждал их намерения.

— Кемаль и Рауф работали вместе, — твердил депутат Эмин.

— В Хавзе он дольше пробыл, — продолжал мутесариф. — Готовилась высадка константинопольских офицеров в Самсуне. Они имели указание захватить Мустафу Кемаля. Он об этом узнал, сам захватил их и заставил служить нации.

Мутесариф посоветовал Фрунзе не ездить ночью даже с охраной.

…Фрунзе и в Самсуне нанес визит местному воинскому начальнику.

Стоя у низкого стола посреди комнаты, украшенной красно-коричневым ковром, негнущийся, высокого роста человек приветствовал русского резким движением руки. Он слегка наклонил стареющую голову в меховой плоской шапочке и сразу заявил, что он, военный, ни о чем невоенном ничего не знает и говорить не расположен. Фрунзе показал на свою буденовку:

— А ведь и я как будто солдат.

Лицо старого служаки осталось неподвижным. Он отказался изъясняться по-французски и через переводчика прямо спросил, с какой тайной целью прибыла миссия. Фрунзе спокойно ответил:

— Цели открыты. Страны, как люди, не могут быть одни.

Начальник шире раскрыл неподвижные глаза, забарабанил пальцами:

— А твои войска в Батуме?..

Аскер принес и поставил на стол кофе, фрукты. При этом он краешком глаза взглянул на Фрунзе. Так, словно пожалел русского офицера со светлой чистой кожей лица, с ясным голосом, видно мягкосердечного и не очень здорового. Аскер помедлил у двери, словно ждал, что ответит русский о Батуме. Фрунзе ответил:

— Весной, в день подписания русско-турецкого мирного договора, чьи-то войска захватили часть Батума, почту, милицию. Вот и подошла Красная Армия, выручила грузинский город. А те, чьи-то войска и сейчас накапливаются вблизи…

— Чьи-то? — с легким удивлением переспросил начальник, понимая, что Фрунзе говорит о войсках Карабекир-паши, упорно уходящего из-под контроля Ангоры. — Чьи же? Спросим прямо.

— Уж не британские ли?

Губы начальника дрогнули от невольной улыбки:

— Карабекир пока турецкий офицер.

— Почему же не помогает, не шлет вам подкреплений?

Начальник ответил без уверток:

— Этот паша, отделенный от Ангоры высокими горами, горд и дерзок. Его действий я не одобряю.