Турецкий караван

— На Юшуни за Перекопом? Нет? Были? В общем, отойдите, ступайте вниз, а не вверх по этой лестнице, она не для вас.

Офицер вернулся в холл и скорым шагом — на улицу.

А по ступеням внутренней лестницы, ведущей в холл, вот уже застучала шашка. Теперь спускался Фрунзе. Ваня бросился к нему. А командующий спокойно стал среди бывших белых, тихим голосом — в зале стало тихо — спросил: знают ли об амнистии, объявленной еще в прошлом году?

Оказывается, толком не знали, что-то слышали, но не верили. А вовсе не знали они, не догадывались и никто не стал им говорить, что этот человек в шинели и с золотой шашкой — не кто иной как Фрунзе, который на го́ре Врангелю и всему белому стану перешел Сиваш.

Подозвав к себе Кулагу, который спустился по лестнице следом, Фрунзе попросил его срочно составить и отнести в местную газету четкое — на русском и на турецком языках — сообщение об амнистии и возможности вернуться домой.

Показался владелец отеля, что-то тихонько сказал не по-русски кавказцам, и они — неохотно — покинули холл. А вошли мутесариф Феик, с ним местный воинский начальник, в гостях у которого побывал Фрунзе. Пришел и юзбаши Хасан. Беседовали в холле, пока заканчивались сборы. О чем именно, Ваня не слышал: он, Кемик и Хасан вышли проверить готовность каравана. Никак не собрать подводчиков — арабаджи, все делается неспешно и как аллах на душу положит.

Но вот все же в улицу по одной стали въезжать рессорные повозки, по-турецки — яйлы. Как русские, военные, однако и с брезентовым домиком в форме бочки и с окошечками. В общем, фургон. В бочке только двоим поместиться, либо сидеть, поджав ноги, либо растянуться — лежать, не видя, что делается окрест и даже на дороге. Так! На окошечке клапан, откидывается наверх и закрепляется. Значит, можно будет смотреть. Хорошо, что шины еще толстые; истончившаяся, со стертыми головками винтов однажды соскочит, деревянный обод враз растреплется на камнях, и фургон сядет.

Вот уже вроде все пятнадцать фургонов подошли. Один подкатывал к подъезду, и красноармейцы дружно его загружали, отъезжал — загружали следующий. Караван растянулся в извилистой улице на полверсты. В голове и в хвосте его встали охраной турецкие кавалеристы, в папахах и башлыках, в рваных бурках.

Ваня осматривал лошадей… В кавполку у Днепра и в Крыму навидался лошадей разной масти и стати. Таких встречал кровей, что как-то совестно было подходить к ним с нагайкой или грубо ругаться, когда не сразу слушаются. Вот каряя — черная с темно-бурым отливом… Почувствовал турецкое слово «кара» — черный. В паре с караковой — вороной с подпалинами — опять «кара»… Несколько рыжих с краснотцой, одна игреневая, то есть рыжая, а хвост белесоватый. Держат головы высоко. Роста небольшого, но, видно, выносливые. Похоже, что пугливые, невоспитанные: уздечка с кожаными наглазниками. Но, в общем, кони порядочные, надежные. Дотянут, хотя такая даль, зимняя непогода и часто в гору… Ни оглобель, ни дуги — с этим много возни в дороге. Дышловая упряжка надежней. Вместо седелки — на спине попонка, пришитая к шлее. Шлея сидит плотно. Чтобы на спусках лошадь, упираясь, не вылезала из хомута, а фургон не наезжал коням на ноги.

— Кемик, — крикнул Ваня, — выношу тебе благодарность за правильный подбор конского состава!

Нет, не видели ласки, усиленного корма эти животные. Тощали на крутых верстах, не вылезая из хомута.

Вернулся в отель, чтобы доложить Фрунзе. Сюда же подошел и юзбаши Хасан:

— Путь есть, кони есть, яйлы есть!

— Так давайте прощаться, — сказал Фрунзе.

Феик, начгарнизона, все провожающие стали прощаться. Дальше миссию сопровождать будет не Хасан, а майор, начальник специальной охраны. Хасан вспомнил, наверно, как ночью на пароходе Ваня одел его красноармейцем, подошел:

— Ваныя, брат…

Прощались прямо-таки по-родственному.

Фрунзе теперь надел папаху — теплее…

Ваня поместился в яйлы с Фрунзе, Свой зачехленный карабин сунул под край миндэра — тюфяка, постеленного в фургоне.

Наконец воинский начальник подозвал майора, сказал:

— Ну, раньше аллах, потом ты, надеюсь на тебя.

И караван тронулся. Зазвенели, забрякали колокольцы.

ГЛАВА ПЯТАЯ

СТРЕЛЬБА В ГОРАХ

Под стук окованных колес и высокие заунывные крики арабаджи караван покатил прочь от моря в турецкие, зимние горы.

Путь в глубь Анатолии пролегал по дороге, проложенной тысячи лет назад древними греками. Анатолия по-турецки звалась «Анадолу». Ее срединные земли — однообразные высокие плато и без выходов впадины — просторы степей. Сюда надобно пробиться через внешний мир — цепи гор; проехать глухие чащи, в которых прячутся турецкие, греческие селения; выбраться из черных ущелий: миновать пещеры в горных лесах, где хоронятся вооруженные отряды понтистов и дезертиров. Река Кизыл-Ирмак, стремительная и бешеная, здесь расколола горы; потоки накрошили множество изолированных участков.