– Игнаций Качковский, – я понял, что это был мой единственный шанс.
Ствол неожиданно перестал давить на мой позвоночник.
– Вот уж кого я не ожидал увидеть… – произнес хрипатый. – Ну что ж, проходи, садись. Вот сюда, под лампу.
Комната была в полумраке, так что меня видели все, а я даже не смог толком понять, сколько в ней находилось людей. Все тот же голос спросил у меня:
– Есть будешь?
– Не откажусь.
– Этьен, принеси мсье хлеба, ветчины и пива.
Я проглотил все принесенное в считанные секунды, после чего другой – с явным английским акцентом – спросил:
– Расскажи, что случилось на бульваре дю Тампль.
– В деле участвовали двое – я и молодой Моравецкий. Вечорек ждал нас с лошадьми в пункте сбора. Не знаю про Моравецкого, но мой выстрел был бы в точку, если бы спутник Наполеончика его неожиданно не сбил на землю. Странно, что я не попал в этого мерзавца, который спас самозванца. Я сделал еще два выстрела сквозь дым, но кто-то рядом со мной начал стрелять в Моравецкого. Ушел от преследования, как и планировалось, и уехал с Вечореком на его квартиру. Но, судя по всему, Моравецкий все рассказал жандармам, и вскоре начался штурм квартиры. Вечорек был при этом убит, а я сумел бежать и добрался до каменоломен у холма Шомон. А на следующий вечер отправился со станции Сен-Дени в Амьен.
– Понятно.
– История звучит как авантюрный роман, но именно так все и было.
– Мы верим тебе. Придумать можно было и поинтереснее, да и то, что ты нам сейчас рассказал, в общем соответствует тому, что мы узнали из других источников. Ты, кстати, попал в спутника узурпатора. Но на нем было нечто вроде стального панциря, который пуля не смогла пробить. Да, и еще… Вряд ли Вечорека убили штурмующие, мне скорее кажется, что это сделал ты, ведь мертвые, как правило, весьма неразговорчивы. Люди, которые послали меня, не очень довольны результатом, но, как мне кажется, твоей вины в этом нет. Или почти нет. Но они потребуют доказательств. А лучшее доказательство – это успех.
– То есть мне необходимо повторить неудавшеюся операцию?
– Да нет, это теперь будет намного сложнее, к тому же Франция, будь она неладна, сплотилась вокруг Наполеончика. Но свет на нем клином не сошелся. Есть и другие варианты.
– Кого же мне теперь следует убить?
– Русского императора Николая. Он, как известно, так же как и Наполеон-Жозеф, часто пренебрегает своей безопасностью. Точнее, Наполеон-Жозеф этого больше делать не будет, а русский деспот – очень даже. Так что, возьмешься за это дело? За оплату не бойся, денег мне выделили на это достаточно.
– Сделаю! С превеликим удовольствием. Но как я попаду в Россию?
Мой невидимый собеседник усмехнулся.
– Завтра ночью тебя доставят в Бельгию и посадят на корабль, следующий из Остенде в Ревель. А дальше уж ты сам… А пока тебе необходимо отдохнуть. Сейчас ты отправишься в комнату, где тебя ждет кровать. Отсыпайся, завтра тебе предстоит непростой день.
Как мы и предполагали, Карс сдался вскоре после того, как мы ухлопали фактического командующего его гарнизоном – британского полковника Уильяма Уильямса. Бедняга получил крупнокалиберную пулю из нашей дальнобойной снайперки. Смерть его была мгновенной.
После смерти своего английского советника мушир Мехмед Вассыф-паша пал духом и всерьез начал размышлять о сдаче крепости. Заместитель покойного Уильямса британец Лек попытался вдохновить турок на дальнейшее сопротивление, но последовала еще одна моя вылазка с нашей «фузеей» 6С8[114], и полковник Лек отправился в «страну вечной охоты» вдогонку за своим шефом.
Среди турок поползли зловещие слухи о таинственных «русских слугах Иблиса», которые с огромного расстояния и с удивительной точностью расстреливают османских военачальников. Эти слухи, видимо, так сильно подействовали на Мехмеда Вассыф-пашу, что тот вскоре отправил парламентеров, предложивших генералу Муравьеву начать переговоры о сдаче крепости. Тот был совсем не против начать такие переговоры, но с ходу отверг одно из основных условий, предложенных турками, – беспрепятственно выпустить из Карса всех бывших польских и венгерских мятежников, служивших в турецкой армии. Многие из них приняли ислам и считались подданными Османской империи.
Генерал Муравьев, насмотревшись в 1830–1831 годах на «подвиги» польских мятежников, сжигавших живьем русских солдат, а в 1848 году – венгров, резавших мирных жителей Трансильвании, не желал, чтобы виновные в этих преступлениях безнаказанно ушли от возмездия. Мехмед Вассыф-паша для приличия покочевряжился, но потом все же согласился с требованием Муравьева.