Тургенев в русской культуре

Из упомянутого Долининым письма Тургенева Милютиной от 3 (15) декабря 1872 очевидно, что корреспондентка Тургенева (ее послание не сохранилось) выразила ему сочувствие в связи с тем, что Достоевский сделал пародию на «Призраки». Тургенев на это отвечает: «Д<остоевский> позволил себе нечто худшее, чем пародию “Призраков”; в тех же “Бесах” он представил меня под именем Кармазинова, тайно сочувствующим нечаевской партии. Странно только, что он выбрал для пародии единственную повесть, помещенную мною в издаваемом некогда им журнале “Эпохе”, повесть, за которую он осыпал меня благодарственными и похвальными письмами! Эти письма сохранились у меня. Вот было бы забавно напечатать их! Но он знает, что я этого не сделаю» [ТП, 10, с. 39]. Совершенно очевидно, что Долинин в своих комментариях вновь осуществляет подмену: Тургенев говорит о единственной своей вещи, напечатанной в «Эпохе», а вовсе не о том, сколько всего произведений спародировано в «Бесах». И где здесь обман? И в чем предмет обмана? Совершенная правда и то, что Достоевский осыпал автора «Призраков» «благодарственными и похвальными письмами» и упрашивал дождаться возобновления «Эпохи», не отдавать повесть в другое издание: «Если Вам только возможно, то есть если Вы найдете хоть самомалейшую возможность повременить печатанием “Призраков” хоть до осени, то ради Христа повремените» [ТП, 28, кн. 2, с. 35], – писал он в июне 1863 года. В этом был крайне заинтересован и Михаил Михайлович Достоевский, который выговаривал брата за то, что тот проявил нерешительность и не забрал у Тургенева повесть при личном свидании: «Ты такого маху дал, что и сказать тебе не могу. И что тебе за дело знать о положении журнала? Ты должен был говорить, что знаешь, а там что бог даст. Была бы повесть только в руках. Знаешь ли ты, что значит теперь для нас Тургенев? <…> Если можно, на обратном пути заезжай в Баден и исхить у него повесть» [Д, 28, кн. 2, с. 388]. Тургенев не мог не почувствовать этой заинтересованности, что теперь наверняка усиливало чувство обиды.

Что же касается того, что «Призраки», по мнению Долинина, якобы спародированы мягче, чем другие тургеневские произведения, то под мягкостью, по-видимому, следует понимать объем пародируемого материала: в этом смысле «Призраки» действительно подверглись менее интенсивной «обработке», чем «Довольно», но это не отменяет сам факт пародирования. Попутно укажем на еще один очень показательный нюанс. Тургеневские «Призраки» уже становились объектом пародии – со стороны Салтыкова-Щедрина, и реакция Тургенева была более чем благодушной. В феврале 1870 года (незадолго до «Бесов») он пишет Анненкову: «Во втором нумере “Отечественных записок” я уже успел прочесть продолжение “Истории одного города” Салтыкова и хохотал до чихоты. Он нет, нет, да и заденет меня; но это ничего не значит: он прелестен» [ТП, 8, с. 181]. То есть дело не в пародии как таковой, дело в обманутом доверии (выпрошенные для спасения собственного издания «Призраки» подвергаются злому пародированию со стороны просителя), дело в жизненном контексте и в собственно литературных акцентах, которые в «Бесах», в отличие от «Истории одного города», расставлены по принципу не смех, а явно злость.

Обвинять Тургенева в «двойном обмане» там, где и единичного не было, и при этом не видеть в столкновении с ним Достоевского личного момента, в нападках Достоевского на «Дым» усматривать исключительно соображения «высшего порядка»[204], а главное, в знаменитом письме не почувствовать бурно кипящего и через месяц после встречи с Тургеневым раздражения его автора и не заметить очевидных расхождений между содержащейся в нем версией и изложением события в дневнике А. Г. Достоевской, – значит игнорировать очевидное в пользу желаемого.

Следует сказать, что Долинин в этом плане отнюдь не исключение. История эта притягивает множество интересантов, и вот уже как совершенно достоверные, не подлежащие ни малейшему сомнению и не подвергающиеся критической оценке ни в рамках своего контекста, ни в сопоставлении с другими документальными и художественными свидетельствами, излагаются детали никем, кроме его участников, не слышанного разговора. В частности, приводятся якобы высказанные Достоевским в адрес Тургенева обвинения в том, что смысл своего романа «Дым» он выразил «в фразе: “Если бы провалилась Россия, то не было бы никакого убытка, ни волнения в человечестве”», что «он “ругал Россию и русских безобразно, ужасно” и утверждал, что “есть одна общая всем дорога и неминуемая – это цивилизация и что все попытки русизма и самостоятельности – свинство и глупости”»[205].