— Вы, кажется, знаете историю Хорезма, — ответил Четвертаков. — Многие племенные вожди участвовали в восстаниях против хана. Но никого не интересует, что их приводило в ряды восставших, какие цели они преследовали. Якши-Кельды, Гулям-Али-хан и Нияз-Бакши не поддержали Джунаида во время прошлогоднего восстания. А почему? Да просто потому, что они давно враждовали с Джунаидом. Но об этом забыли и относились к ним чуть ли не как к героям и доверили им власть. Тяжело признаться, но вы меня поймете, я не верю ни председателю Совета назиров республики Турсуну Ходжаеву, ни партийному руководству Хансуарова. Они, по-моему, за то, чтобы оставить власть в руках племенных вождей и через них держать в повиновении трудящихся туркмен. Вместо того чтобы способствовать разрешению национальных противоречий, они пытаются при помощи сделки с вождями заглушить эти противоречия. Такое положение идет вразрез с национальной политикой партии… Вот и выходит: внешне как будто все спокойно, а на самом деле все накалено…
Еще не зная всех подробностей политической обстановки в Хорезме, я видел, что Четвертаков прав. Понятным мне стало и беспокойство командующего Левандовского, до которого, очевидно, доходили в пересказе доклады Четвертакова. Надо было немедленно действовать.
— Что вы думаете делать? — спросил Четвертаков.
— Поеду по гарнизонам, посмотрю, что происходит на местах, — ответил я.
Но выехать в тот день в гарнизоны мне не удалось. В штабе меня уже ждал порученец председателя Совета назиров, который передал мне приглашение Турсуна Ходжаева на плов. Отказываться было неудобно. К тому же мне самому захотелось познакомиться с членами правительства.
На обеде у Ходжаева я сразу почувствовал, что ко мне относятся настороженно. За внешним радушием и гостеприимством Ходжаева скрывалось желание показать мне, что хозяин положения в Хиве — он и что мне придется с этим считаться.
— Какое впечатление произвела на вас Хива? — спросил Ходжаев.
Я ответил, что ничего еще не видел, а то, что узнал из докладов своих подчиненных, мне не понравилось.
— Что же вам не понравилось? — допытывался Хансуаров, также присутствовавший на обеде. — Хорезм — первый после Туркестана провозгласил себя социалистической республикой. После прошлогоднего восстания Джунаида в оазисе не произошло ни одного крупного контрреволюционного выступления.
— Провозглашение Хорезма социалистической республикой, конечно, факт значительный, — ответил я. — Однако меня интересует не только форма, но и содержание. Насколько я могу судить, в этой области не только не начаты социалистические преобразования, но и не решены даже проблемы народной республики. Положение с водой и землей — дореволюционное.
— Туркменские племена издавна славились разбоями. И если их не держать в руках с помощью воды, они всю республику разграбят, — сказал Турсун Ходжаев.
Такого открытого проявления национализма со стороны председателя Совета назиров я не ожидал. Объяснить это можно было лишь тем, что Ходжаев чувствовал свою полную безнаказанность и имел какую-то сильную поддержку в центре.
Присутствовавший на обеде комиссар бригады Серденко засмеялся и, похлопывая меня по плечу, сказал:
— Прислушайся, комбриг, Ходжаев дело говорит.
Серденко не был предателем или двурушником. В этом я впоследствии убедился. Но, как все ограниченные люди, обладающие большим самомнением, он многое упрощал и, не умея проникнуть в глубь сложных явлений, действовал прямолинейно, подчас вредя нашему делу.
Тут же у Ходжаева меня пригласил на обед Хансуаров. Это означало, что я тоже должен устраивать ответные обеды. Нетрудно было догадаться, что целью всех этих взаимных угощений было задержать меня подольше в Хиве. Поразмыслив, я решил в данном случае пренебречь правилами восточного этикета и выехал в Ташауз, известив запиской Хансуарова, что обстоятельства службы не позволяют мне остаться в Хиве и посетить его дом.
Провожая меня и секретаря партийной комиссии П. В. Шарыбина за городские ворота, Четвертаков говорил:
— В восемьдесят третьем полку есть хороший помощник начальника штаба. Он участник гражданской войны. Командир молодой, но опыт у него богатый. Вот кто пригодился бы нам…
— Ты о Севрюгове? — спросил Шарыбин.
— О нем… Он здесь недавно, но, по-моему, уже много знает…
В Хорезме я был впервые и поэтому поехал в Ташауз верхом, чтобы видеть места, в которых, возможно, предстоит действовать. До Ташауза было всего восемьдесят километров довольно хорошей дороги. Вправо и влево на большом расстоянии друг от друга виднелись одинокие курганчи (крепости). Массивные деревянные ворота и глинобитные стены были с бойницами, через которые, находясь в укрытии, можно было отбивать нападение, не подвергая себя опасности.
В туркменских районах Хорезма жилища, как правило, находились далеко друг от друга. Даже самые бедные дехкане старались превратить свой дом в крепость — так беспокойна и опасна была жизнь туркмена.
Его семья, его хозяйство всегда были под угрозой нападения со стороны враждебного рода и племени.