Ниязов, уверенный, что теперь к прошлому возврата нет, пошел дальше. По его злой воле в Туркменистане произошла подмена понятий: демократией здесь стали называть антисоветизм. Показной, демонстративный, воинствующий антисоветизм, под которым однозначно подразумевается антирусизм. Как у старшего, так и у последующих поколений туркмен, понятия “Советский Союз”, “советский” ассоциируются с Россией, русским народом и даже славную победу в Великой Отечественной войне, которую ковали все народы СССР, подавляющее большинство туркмен, особенно ветераны войны и труда, связывают, прежде всего, с беспримерным подвигом русского человека, вынесшего на своих плечах основную тяжесть лихолетия.
Ниязов, прекрасно зная об этом, с какой-то бравадой, даже с садистской изощренностью, почти в каждом своем выступлении выливает ушат грязи на все “советское”, а значит на русское, российское. Этот пример незамедлительно подхватывают СМИ, отравляя ядом русофобии подрастающее поколение. Неслучайно на бытовой почве в адрес русскоязычного населения стали слышны угрозы: “Убирайтесь в свою Россию!”, “Подождите, мы еще с вами поквитаемся!”.
Если Ельцин на рубеже 80-90-х годов, сместив Горбачева и разрушив старую систему, совершил, скажем, демократическую революцию, то что же содеял Ниязов, робко отсиживавшийся на последних рядах Кремлевского Дворца съездов, не смея ни вздохнуть, ни выдохнуть, панически избегая встреч с журналистами, страшась, что вдруг дадут слово, спросят его мнение о происходящих событиях? В те бурные дни он, как и все депутаты от Туркменской ССР, вел себя тише воды, ниже травы. Стараясь упредить чье-либо своевольство, Ниязов садился в зале впереди своих земляков-депутатов, чтобы они, глядя за движением президентской руки, голосовали лишь по его молчаливому примеру. Избегая накладки, Ниязов перед началом каждого заседания Верховного Совета СССР предусмотрительно наставлял своих: “Делай, как я! И никакой самодеятельности!”.
Не в этом ли трусливом, лицемерном поведении Ниязова и его “шестерок” придворные подпевалы узрели “революционеров”? А о самом “лидере” они и поныне гнусавят, как о мужественном “вожде” и вдохновителе “махмал” — “бархатной” или “геок” — “зеленой” революции, но, не сумев дать “явлениям” теоретического обоснования, ибо предложенное было не что иное, как беззастенчивый плагиат, быстро смолкли. Даже житель самого глухого селения в Каракумах знает, что “бархатная революция” была свершена в одной из европейских стран, а автор “зеленой революции” — известный арабский лидер Муамар Кадафи, чью “Зеленую книгу” Ниязов-коммунист высмеял на встрече с журналистами в 1990 году, но уже в декабре 1991 года Ниязов-антикоммунист при встрече с делегацией Ливийской Джамахирии этой книгой взахлеб восторгался.
А между тем никто из доморощенных горе-теоретиков до сего времени не может объяснить, в какое государство трансформировался Туркменистан: феодальное, монархическое, капиталистическое? Лишь сам Ниязов частенько мусолит тему о каком-то “своем”, “особом пути” Туркменистана.
Ясно одно: гром, прогремевший над Россией, отозвался и в Центральной Азии. И Ниязов, захваченный этими событиями, не был свободен в своем выборе курса, ибо пришел к власти не сам по себе, не по своей воле, ибо на то у него отсутствовал приписываемый ему ныне талант и даже гений лидера, организатора. Сей “гений” всплыл, благодаря стечению обстоятельств, на мутной волне истории.
Абсурд? Но факт. Впрочем, ни самому Ниязову, ни его подпевалам не стоит обольщаться своей “гениальностью” и “талантом”: без доброй воли России независимость не смогли бы обрести ни государства СНГ, ни страны Балтии. Это тоже факт.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Говорят, султан Адуд ад-Даулу, чьи покоренные земли простирались от берегов Каспия вплоть до Кармана и Омана, первый в истории ислама ставший носить титул шахиншаха, всех подозревал в заговорах и кознях, во всех видел врагов. Поэтому окружил он свой дворец высокими стенами, выставив охрану из трех тысяч воинов, а с наступлением темноты там, где останавливался на ночлег монарх, жителям запрещалось выходить из своих домов. Он настолько развил систему шпионажа, что всякое слово, оброненное в Египте, достигало его ушей — и люди остерегались даже своих жен и рабов.
Любил шахиншах строгую дисциплину во всем. Но это не мешало ему быть мстительным, алчным, завистливым. Ему удалось создать в городе, до той поры жестоко терзаемом разбойниками, такой порядок и безопасность, что он мог среди ночи отправить через весь Багдад раба, который нес в руках серебряное блюдо, полное золотых монет, и никто не отважился задержать его.
“ВОР В ЗАКОНЕ”