Туркменская трагедия

У партийных работников, у вездесущих чекистов на то ответа не нашлось. И тогда, говорят, не без подсказки Ниязова, чекисты побежали за советом к Аймурату с просьбой внести ясность. И он внес, чтоб на душе у первого секретаря ЦК стало спокойнее. Это унижение последний запомнил крепко и носил камень за пазухой до тех пор, пока не стал президентом. Но простить того Аймурату не смог. Выходит, он, Ниязов, некогда обратившись к вору, возвысил, укрепил его авторитет? Неужто этот проходимец и сейчас, когда Ниязов стал президентом, считает себя умнее? Так, не иначе. Что возомнил о себе, гарамаяк проклятый!

Вскоре Аймурата Нурыева с двумя дружками арестовали, а судилище им устроили в здании КНБ, по соседству с внутренней тюрьмой, где они содержались. Заседание суда было закрытым, в полном смысле этого слова. Родственников туда, разумеется, не допустили. Обвиняемых скрывали не только от глаз судей, государственного обвинителя, защиты и даже охраны: железную клетку, где их содержали, занавесили каким-то плотным полотном, и диалог между судом и содержащимися под стражей шел словно в непроглядно темной комнате, где никто не видел друг друга и каждого приходилось узнавать по голосу, когда тот отвечал на заданные вопросы.

Есть все основания сомневаться: кто может гарантировать, что за завесой находились Аймурат и его подручные? А если там были подставные лица? Пародия, а не суд! Комедийность судилища обретала и трагичность: заплечных дел мастера побоялись показать заключенных с изуродованными, опухшими от побоев лицами. Их зверски истязали, стремясь выбить признание в каком-то “убийстве”, будто совершенном по команде Аймурата. Его-то и важно было разговорить, ибо высочайшее внимание, торопившее с расстрелом, зациклилось именно на нем. Однако, Аймурата, по его собственному признанию, можно было обвинить в каких угодно смертных грехах, но только не в убийстве.

Иной морали придерживались “судьи”, для коих не существовали ни правосудие, ни Конституция. И поступали они изощреннее злодеев, еще больше обнаживших антигуманную суть ниязовской системы. Во время суда, видимо, от переживаний скоропостижно скончалась мать Аймурата Нурыева. Сын обратился к министру с просьбой проститься с родным человеком, но ему отказали: не дай Бог, прознает о том президент, да и лицо Аймурата было обезображено побоями. Разрешить тому отдать свой последний сыновний долг, значит, изобличить систему в бесчеловечности, в издевательствах и пытках.

Земля слухом полнилась. Национальное телевидение положило конец всяким разговорам, показав на голубом экране двор КНБ и три распростершихся на земле мужских трупа. Качество изображения было неважное, видно, съемки проводили не профессионалы, а сами заплечных дел мастера, у коих опыта больше в другом. Чтобы у зрителя не оставалось сомнений, комментатор объявил имена расстрелянных по решению Верховного суда и среди них фамилию Аймурата.

Подобные акты в Туркменистане свершаются с ведома самого президента. По телевидению трупы показаны по его личному указанию, для острастки, пусть знают: в Туркменистане порядок — господствует закон. Так кто же теперь в стране “вор в законе”?

Порочное чувство это — зависть. Она категорична, не различает ни правых, ни виновных, и чтобы опорочить или обелить человека, ей не требуется доказательств. А зависть и ревность — близнецы, в них корень зла, этой отвратительнейшей черты человеческого характера, которым обычно сопутствуют ненависть и предательство.

И горе той стране, ее подданным, если ее правители заражены этим пороком. Такие правители, как говорил еще Юсуф Баласагуни, могут привести страну в беспорядок.

КТО САМЫЙ УМНЫЙ?

Хотя я хорошо знаю своего героя, рассказывать о нем весьма сложно. Он настолько непостоянен, порочен, что здравому рассудку представить это трудно. Могут возразить: “Неужто в человеке нет ни капли положительного, чтобы невозможно было сказать о нем что-то доброе?” Представьте себе — нет. Бывают же исключения. И этого положительного, как ни пытался, не отыскал. Подобное явление подметил древний философ-моралист, утверждавший, что все говорят про глупца и хвастуна, что глуп и хвастлив, но никто не говорит ему этого, и он умирает, не ведая о себе того, что знают все.

Заезжие журналисты, поддаваясь безмерному хвастовству избранного ими героя или очарованные его гостеприимством, а может соблазненные еще чем-либо, публикуют затем в своих изданиях хвалебные очерки, статьи, интервью, не имеющие ничего общего с этим конкретным человеком и истиной. И невольно поражаешься: как сильна еще власть политиканствующего властителя с туго набитыми карманами.