Тусклый Свет Фонарей

Раньше, чем я успел понять суть её слов и попытаться ещё о чём-то расспросить, снова скрипнула дверь, и мы оба повернули головы на звук. У мельницы показалась крестьянка с ещё одним мешком, и девушка, словно позабыв обо мне, с возгласом — «Матушка, сейчас помогу!» кинулась к женщине, а я остался стоять на месте.

Вдвоем они довольно бодро дотащили мешок, а женщина ещё успела на ходу поздороваться со мной и слегка поклониться. Из дома, когда мешок унесли, она вышла одна, с глубоким поклоном назвалась Пэй Байхуа, хозяйкой этого дома, и спросила, чем могла бы мне угодить. Я официально представился, не называя личного имени, но называя должность и ранг, и повторил ей то же, что и девушке ранее.

Женщина выпрямилась, и, хотя на губах её застыла вежливая полуулыбка, в глазах читалось то ли беспокойство, то ли грусть. Я боялся, что она попытается меня спровадить даже после моего громкого представления, но она лишь кивнула и предложила мне пройти в дом: «За чаем всё легче говорить, даже о таком».

То был обычный крестьянский фанцзы с соломенно-дерновой крышей, прочными стенами и каном, но туда женщина меня вести отказалась, склонившись до самого пола и объясняя это тем, что после той ужасной истории муж её совсем слёг, и, ежли меня это не оскорбит, она угостит меня чаем на кухне. Мне было неважно место, но вот её слова отчего-то пробудили во мне неприятное чувство вины.

Наблюдая за тем, как женщина кипятит в потертом ковше воду на очаге, я попросил прощения за то, что вынужден её спрашивать о случившемся, ведь всё-таки то была её дочь. Женщина едва заметно усмехнулась и ответила:

— Как была б я счастлива, коль она, Чихуа, их братья и сестра и вправду были б моими родными детьми. Но я всего лишь мачеха им. У моего мужа было семеро детей от его первой жены, и до взрослого возраста дожило пятеро. Старший сын получил надел, выстроил дом и живёт там с детьми и женой, второго забрали на войну, старшую сестру Цинхуа и Чихуа с пяток лет назад замуж отдали в Маоци. Думали, там поспокойней будет. Они две с нами до сих пор оставались…И вот такое несчастье. Цинхуа парень один нравился. Думали, скоро свадебку сыграем, ежли усерднее Юэ-Ци молиться станем. А вышло…

Она вздохнула, закинула чайные листья в ковшик, а, когда они настоялись, перелила всё в простой глиняный чаван и с поклоном обеими руками подала мне. Я коротко поблагодарил её, но дальше не знал, что сказать. Ведь тогда уж я понял, о чём говорила мне девушка, и опасался о случившемся спрашивать прямо.

— Так падчерицу Чихуа зовут? — только и смог я вымолвить, кивнув на дверь, за которой была комната с каном.

— Да, — кивнула женщина. — Меня раньше иначе звали, а их три сестры было — Люйхуа, Цинхуа и Чихуа[7]. Вот я и взяла себе такое имя, чтоб ближе стать.

— А отчего Чихуа отказалась со мной говорить обо всём этом?..

Мгновение спустя я укорил себя за столь глупый вопрос — ведь погибшая была родной сестрой этой девушке. И уж никак не ожидал того, что мачеха их мне ответит:

— Так ведь, сянь…мы люди-то простые…Кто за нас?..

Но договорить она не успела, ибо раздались оглушительные удары в дверь, аж и я сам вздрогнул. После стук повторился, и раздались быстрые шаги, а потом я узнал голос мастера Ванцзу, который, прознав, что я в доме, позвал меня и велел выходить, когда закончу. Заканчивать мне было нечего, потому я в несколько глотков допил чай, поблагодарил хозяйку и покинул дом. У порога мой старший товарищ о чём-то расспрашивал девушку, а та глядела в пол, и то ли робела, то ли злилась. На прощание мастер Ванцзу велел ей отыскать нас в гарнизонном тереме, коли вдруг чего вспомнит, но она покосилась на меня, пробормотала — «Ну уж нет, я всё ж ещё пожить хочу», — и перед нашими носами захлопнула дверь дома. В ответ на вопросительный взгляд мастера я пообещал всё ему поведать позже, и мы зашагали в сторону покосившихся ворот.

–

До того, как показалась хлипкая жердевая ограда, занесенная снегом, и камни за нею, я не верил в то, что мастер Ванцзу и впрямь приведет меня на деревенское кладбище. И лишь там, оглядевшись, он поведал о том, что узнал от старосты.

— Девушка та и сама к одному местному клинья подбивала…

— Об этом я уж знаю.

Мастер поглядел на меня, усмехнулся в черную бороду, припорошенную вновь закружившимся снегом, и спросил с хитрецой:

— А о том, что мачеха её из гичё, тоже разнюхал?

— Нет, — удивился я. — Староста сказал?

— Уху. Сказал, что звали её когда-то Еун-Кколь, и будто бы предков её из Гичёгугто в Цзиньгуань пленниками привели, а несколько десятков лет тому назад их потомков, включая и её, отпустили на волю. И вот уж десять лет как она падчериц растила. Сыновья мельника почти взрослыми были, когда её в семью взяли. А девочки ещё были малые. Свои двое детей у неё в младенчестве умерли, и в падчерицах потому она души не чаяла.