Тусклый Свет Фонарей

Приказ я, конечно, выполнил, но ничего не обнаружил, ни глазами, ни как-либо иначе. Коли и были там следы чего-то необычного, то столь слабые, что мне их было никак не заметить. О том я и доложил мастеру, когда закончил.

Тело уже уносили, и мы вышли следом. Толпа расступилась и стала перешептываться, провожая взглядом теперь уж и впрямь мешок, что тащили солдаты. Мой взгляд невольно зацепился за троицу женщин и молчавшую подле них девушку. Но раньше, чем я успел разглядеть её лицо, прикрытое воротником из лисьего меха, как она отвернулась и скрылась в толпе, а меня окликнул мастер Ванцзу.

«Давай-ка, — шепнул он мне, — разделимся, юный Байфэн. Я схожу к старосте, а ты — в дом той погибшей девушки. Пэй Цинхуа её звали. Спроси дом мельника, ежли сам дорогу не сыщешь. Коль меня не дождешься, иди к кладбищу». С этими словами он хлопнул меня по спине, указал на тропинку, наискось ведущую на другой край деревни, а сам пошёл вперед. Я вздохнул и побрел по рыхлому грязному снегу в противоположную сторону.

–

Ежли верить легендам, то жил в начале эпохи Мятежников земледелец по прозвищу Пэй Шанди[5], личное имя которого было Нунмин, и от того, что в стране надлежащего порядка тогда не было, он свободно бродил по всем её краям в поисках самой плодородной земли. И набрел он на очень плодородное и благое место у слияния рек Чандэ и Шэнсян, но там уже стояла деревня, которой ныне стерты даже следы.

Там Пэй Шанди взял себе жену, и вдвоем с ней продолжил свой путь — дошёл до Зеленых Холмов в пригорьях Сюэпо и осел недалеко от истоков Чандэ. Почва там была не так хороша, как в деревне его жены, но тоже прекрасная. И они стали жить там вдвоем, засевая год за годом поля и огороды, и собирая обильные урожаи. И с женой родилось у него восемь детей, а потом она ушла в страну Кэн-Вана, и Пэй Шанди женился на её сестре, а, когда и та почила, то ещё на трех женщинах из той же деревни. И всего от его пяти жён родилось у него сорок сыновей и десять дочерей, и тогда Пэй Шанди сменил имя на Пэй Нунмин, и весь его род стал зваться Пэй, и так появилась деревня Дапэй.

А, когда деревня сильно разрослась, то часть её жителей ушли на другое место, и основали деревню Сяопэй. Есть, конечно, и другие легенды, но самая расхожая эта.

Говорят ещё, будто те сорок сыновей или их потомки расселились по всей стране, а дочери были выданы замуж, кто в ближние деревни, а кто и в дальние, и нет среди шанрэней Син ни одного крестьянина, никак не состоящего в родстве с родом Пэй. И что, даже ежли фамилия кого-то из нун пишется иначе, то он всё равно потомок Пэй Нунмина.

Отчего-то, шагая вдоль замерзшей реки Чандэ, на берегу которой и выросла деревня Сяопэй, я вспомнил эту легенду. Только деревне Дапэй она и уступала в этих краях и по размеру, и по плодородности почв, и обе славились своими водяными мельницами, день за днём перемалывающими собранное с взлелеянной земли зерно. Вот такая мельница и стояла в конце той улочки, по которой я побрел.

Когда я подошёл, во дворе надрывался цепной пёс, но никто так и не вышел, посему пришлось мне самому дойти до дома и постучать в дверь. Однако и тогда никто не открыл, даже после того, как я повторил попытку. И, верно, лишь по случайности, когда я уж подумывал уйти, заскрипела дверь мельницы, и оттуда, с трудом таща на спине мешок, вышла девушка в мяньпао.

Заметив меня, она дёрнула рукой, словно хотела немедля вернуться туда, откуда явилась, а, когда ей это не удалось, то просто замерла и таращилась на меня до тех пор, покуда я не поприветствовал её и не подошёл. Девушка тихо ответила на приветствие и тут же опустила глаза. Отчего-то неловко стало и мне.

Так бы мы, должно быть, и стояли бы до темноты, кабы она тихо не напомнила, что ей надобно дотащить мешок до дома. Я подавил в себе желание помочь ей[6] и, когда она тяжелыми шагами под своей ношей зашагала к дому, молча последовал за ней. У дверей она попросила подождать, зашла, а когда вышла, то свободными руками убрала со лба упавшие на него черные пряди. Её лицо в тот миг отчего-то показалось мне знакомым. И, должно быть, я слишком неприкрыто её разглядывал, потому как она тихо, но твёрдо спросила, зачем я пришёл. Это совершенно не вязалось с образом той тихой и скромной девицы, какой она казалась незадолго до того, и по странности мне это тоже придало уверенности. Но вся она улетучилась, когда я сказал, что я столичный чиновник и хотел спросить её о гибели Пэй Цинхуа, ибо девушка нахмурилась и спросила: «А что теперь об этом говорить?».

— Мне и моему товарищу странной показалась эта история, — пробормотал я.

— В ней нет ничего странного. Ежли сянь желает разобраться, то пускай разбирается сам. Я говорить ничего не буду.

— Нам сказали, что тот чжан разбил девушке нос за отказ…

— Он разбил ей нос, чтобы отказа не было, — резко отозвалась девушка и поглядела на меня дикой волчицей. Я уж думал, что больше она и впрямь ничего не скажет, но она покраснела, вновь опустила глаза и прошептала: — И своего добился… Но теперь уж я и вправду замолкаю, пускай сянь меня простит.