Туула

Вот и тот камень, к которому в прошлом году меня привела Ютока Япака, — это здесь! Если бы не знал, в жизни не догадался бы, что рядом с валуном на глубине добрых полутора метров (так, по крайней мере, утверждала Юта) зарыта коробка от кинопленки с прахом Туулы... Не исключено, что тут разводят костер рыбаки, охотники. Подстелив куртки, усаживаются на них и закатывают пирушку. И хоть бы хны, ничего не меняется. Шелестят ветвями стоящие у воды деревья - черная ольха, ели, ныряют в воздухе лесные голуби, а над лесом кружат зоркие ястребы. И мне не помешало бы закусить. Подкрепиться, пригубить прозрачной водочки и уснуть в можжевеловой рощице, ну хотя бы попытаться... ведь работа предстоит нелегкая - я откопаю тебя, Туула! Чего ради я тащился бы в этакую даль, пробирался один по лесу? Ради тебя! У меня и саперная лопатка в рюкзаке на этот случай - легкая, удобная, острая. Почти новая, даже зеленая краска на черенке не облупилась.

Уже рдеют рябинки, становясь неотличимыми по цвету от морковки и кирпича. Весенней моркови, найденного спустя столетия во время раскопок кирпича... Я откопаю тебя и увезу из этих лесов - а ведь ты наверняка думала, что я позабыл, предал, похоронил?.. Нет. Ты все еще моя, а отныне и вовсе будешь в моем полном распоряжении, во всяком случае сейчас, когда ты никому не нужна, когда тебя оставили одну в глухом лесу... Никто не должен об этом знать, знание лишь отягощает участь людей, навлекает на них страшные напасти... Не сердись, Туула, что я делаю это только сейчас... Я все хорошенько обдумал, все предусмотрел! Вот этот пепел из весело потрескивающего костерчика, смешанный с обугленными птичьими костями, я насыплю в ту киношную коробку, а тебя заберу в целости и сохранности!.. Зря что ли я захватил с собой в рюкзаке пару мешочков: один холщовый, другой целлофановый - поместишься, Туула, я снова обниму тебя, заброшу за плечи и той же дорогой вернусь назад, на шоссе... Теперь-то ты легче перышка, да и раньше была нетяжелой, помнишь, как я занес тебя на «Ташкент», наш единственный корабль, на котором мы отправились в настоящее плавание?

«Intruder in the dust»³¹, Фолкнер. Ну нет, ничего подобного, разве я осквернитель праха, ведь нет же! Остатки разума, остатки совести? Возможно, возможно. А только нет никакого чувства исполненного долга, никакого облегчения!.. И все равно не нужно терять контроль, не нужно пить все сразу, все свои запасы, они еще могут пригодиться, еще как понадобиться! А ведь у меня были деньги — целый красненький червонец, я бы мог рассчитаться с тем шоферюгой, но разве мне впервой ездить за «спасибо»? Один присвистнет, другой пожмет плечами или сплюнет, а третий просто не возьмет... Впервые со мной вот так... ну, ничего. Главное сейчас заснуть, а когда стемнеет, откопать Туулу, потом заровнять яму — и берегом, берегом, ведь речка сама выведет к железнодорожной станции. А больше нам, Туула, ничего не надо, вместе и вернемся.

Пройдя немного вверх по ленивому течению, я сорвал возле самой воды красивый василистник, разулся и опустил ноги в воду. Так и просидел, не двигаясь, с пустой от удручающе-раскаленного солнца головой. Она ничем не отличалась от черепа собаки или лисицы, который кто-то нацепил высоко на сук ели. Нет, нужно вздремнуть... Сколько можно талдычить одно и то же, настраивать себя! Совсем близко от меня с тихим шипением прополз, извиваясь, уж, который словно предупреждал о приближении чего-то непредвиденного... я видел, как он соскользнул с кромки в воду и уплыл... Я отпил из бутылки солидную дозу и отключился - то ли уснул, то ли задремал, то ли во сне, то ли наяву слышал человеческие голоса... В полудреме я постепенно шалел от духоты, выпитой водки, от сбившихся на краю неба кучевых облаков и монотонного колыхания на волнах рухнувшей в речку березки... Но вот наконец и стемнело - день, тускнея, перешел в сумерки. Я вернулся к валуну, к Туулиной могиле... Вытащил лопатку, сквозь ветки елей подобно прожектору сверкнула уютным светом луна, она была совсем не такая, как над Мотыльковым кладбищем...

Копать было легко — земля, хотя и утоптанная, оказалась податливой, преобладал песок, без корней, затем попались влажный гравий, несколько крупных камней. Обычная ночная работа, за которую платят дороже. И еще подумалось, что для самой смерти не бывает тайн, она знает все; это живые, уже позднее, когда безносая отправляется со своей косой за другими, окутывают ее тайнами и домыслами. Но ведь и я заплатил недешево: отчаянно бьющимся сердцем, обострившимся слухом, хотя и не клад искал... «Осквернитель праха!» Один, ночью, тайком...