Туунугур (СИ)

Логово борцов за народное счастье располагалось в здании бывшей школы, затерянное среди всякого рода контор и фирм. Дверь с табличкой "Туунугурское отделение КПРФ" была заперта, изнутри раздавались возгласы и смех. Грохотал голос Песца:

- Че Гевара - мягкотелый слабак. Я бы этим гадам живым не дался...

Киреев громко постучал. Шум сразу утих, спустя несколько мгновений дверь распахнулась, и перед ним предстал главный оппозиционер города: растрёпанный и багроволицый, со сверкающим взглядом. При виде Киреева глаза его сузились.

- Вам кого?

- Я к Павлу Сергеевичу Бажанову. Мы договорились...

Из-за спины Песца послышался картавый голос юриста:

- Илья Григорьевич, это ко мне.

Отодвинув Песца, Бажанов протиснулся в коридор и закрыл за собой дверь. Глянул сквозь запотевшие очки на Киреева.

- У вас это... всё готово?

- А что у меня должно быть готово?

- Ну как, это... - Бажанов заморгал, точно сбрасывая сон. - Надо... список претензий... ну, к институту. А я оформлю. Передам. В смысле, в суд.

- И сколько будут стоить ваши услуги?

Бажанов куснул ноготь на мизинце.

- Ну, тысяч за пятнадцать, наверно... Как вам?

Киреев пожал плечами.

- Нормально.

- Ну и отлично. Позвоните, пересечёмся, всё будет как надо.

- Хорошо. У меня ещё дело к вашим коллегам по партии. Хотя не знаю, уместно ли сейчас...

- Да вы заходите, не стесняйтесь. Мы ж все свои, - юрист развязно хихикнул и открыл дверь.

Помещение, которое занимали коммунисты, распланировал то ли сумасшедший, то ли постмодернист: стены там шли не параллельно, мебель же была расставлена ещё более неевклидово. Актив партии в количестве примерно десяти человек (в том числе две тётки, которых Киреев видел на митинге) сгрудился вокруг старой школьной парты, заставленной дешёвым спиртным и закуской. Киреев напряг память, соображая, какой нынче у коммунистов праздник, но так и не вспомнил.

- Я принёс фотографии с 1 мая, - сказал он. - На флешке. Может быть, вам пригодятся.

- Дорогой ты наш товарищ! - взревел Песец, раскрывая объятия. - Дай я тебя расцелую!

Киреев от целований уклонился, но руку пожал и пообещал впредь оказывать всяческое содействие.

- Ещё у меня есть куча компромата на Степанова, - сказал он. - У вас же выборы осенью. А он будет баллотироваться.

- Оставляй!

- У меня не с собой. Я передам все материалы Павлу Сергеевичу при следующей встрече, - Киреев кивнул в сторону стоявшего за его спиной Бажанова.

- Вот, товарищи, как надо сражаться! - провозгласил Песец, устремляя на Киреева указующий перст. - Вот кто наша опора! С такими людьми никакой режим нам не страшен!

- Рот-фронт, - Киреев поднял сжатый кулак и вышел.

Последний экзамен Киреев принимал в день якутского праздника Ысыах (который, в свою очередь, ради экономии бюджетных средств, в Туунугуре объединили с Днём России). Всё начальство уехало отмечать на горячие источники, а в институте остались только свои. Джибраев по свойственной ему чрезмерной ответственности тревожился, сможет ли Киреев поучаствовать в институтском междусобойчике, но тот его успокоил:

- Фрейдун Юханович, я корпоративы никогда не пропускаю. Приятно пообщаться с умными людьми под столом.

Студенты уже знали, что Киреев уходит. Осторожно рассчитывали на снисходительность, с лицемерной заботой вопрошая, куда же он теперь пойдёт.

- Буду побираться у мечети, когда её наконец достроят. А деньги - пропивать, - отвечал Киреев.

- А мы вам всё равно будем подавать, - искательно говорили ему.

Киреев видел их насквозь, и к столь жалким уловкам оставался невосприимчив. Даже мелкие студенческие хитрости, вроде пометок на экзаменационных билетах и загибания уголков, пропали втуне, ибо Киреев, развлекаясь, ставил точно такие же пометки и загибал углы на других билетах. В итоге все, кого он хотел завалить, успешно завалились сами, и Киреев со спокойной душой ушёл праздновать долгожданное освобождение от педагогической рутины.

Джибраев выставил коньяк, проигранный Вареникину, и теперь в преподавательской царил крепкий дух свободной дискуссии. Алкогольные флюиды, излучаясь в пространство, привлекли на кафедру желающих обсудить проблемы гуманитарных наук. Рядом с Джибраевым стоял преподаватель гидравлики и теормеха Пилипчук, пожилой мужчина с шарообразной лысой головой. Доставая из старомодной сумки банку с консервированными помидорами и бутылку самогона собственного изготовления, он строго выговаривал коллеге:

- Двадцать лет назад говорили одно. А сейчас телевизор включишь - рассказывают совсем другое. А завтра опять иначе расскажут. Вы, историки, дурью маетесь.

Фрейдун Юханович морщился, однако молчал.

- Это, конечно, не наука, вы извините меня, - неумолимо продолжал Пилипчук, выкладывая помидоры на пластиковую тарелку. - Все давно опровергнуто. В институтской библиотеке есть прекрасная книга Фоменко - удивляюсь, что всего один экземпляр. Вот это вы обязаны рассказывать!

Фрейдун Юханович страдальчески закатил глаза, однако смолчал и тут. Киреев пришел ему на выручку, переведя разговор на другую тему:

- А что за скандал был с побоищем в общежитии?