Твари, подобные Богу

Он испугался, когда она позвонила ему на работу. Разволновался, вскочил с кресла. Эмоции били через край, сложные, необъяснимые, мучительные — словно звонила дочь, некогда связанная с ним узами инцеста, сама распутная, сбежавшая из дома, считавшаяся навсегда потерянной.

— Помнишь меня? — вкрадчиво и бархатисто спросила Лео. Она говорила спокойно, даже шутливо, но в каждой нотке ее нового голоса чувствовался надлом, что-то бесконечно взрослое и выстраданное, ставившее их на одну доску.

— Мы расстались, — коротко ответила она на вопрос о муже, но не захотела ничего объяснять.

«Мы разные люди», — только и добился Иван. Лео так подчеркнула эту фразу, что Иван догадался: слова Антона. «Довела беднягу», — посочувствовал. Шальная девчонка, что еще вытворила?

Лео предложила встретиться, «вспомнить старые добрые времена». И он, не то чтобы против воли, желания или здравого смысла, а как-то разом против всего течения своей нынешней жизни, согласился:

— Отлично, давай посидим в кафе. Куда за тобой подъехать?

Она усмехнулась:

— На встречу в домашних условиях не отважишься?

И опять в этом прозвучало нечто настолько новое, зрелое, женское, что он, разумеется, отважился — в тот же вечер. Что поделаешь? Слаб человек.

Она и правда изменилась, повзрослела — а повзрослев, сильно похорошела, — и, кажется, много пережила. Не требовалось большой наблюдательности, чтобы понять: ее невозмутимое спокойствие — маска.

Маска древнегреческой трагедии.

В дом к Ивану вошла каменная Ниобея, вытершая каменные слезы — человек по ту сторону горя. «Видно, вытворила не она, а добрый молодец Антон», — подумал Иван и…

Так уж устроено, что молодую красивую девушку, если она грустит, непременно хочется пожалеть, а каменную статую — оживить, тем более, когда сам выпил и оживился. Они по-особому вкусно поужинали, полнейшим экспромтом — Иван давно никому не готовил, от чего получил отдельное удовольствие, — и вино в компании по-особому весело разбегалось по жилам, и текло как вода, а беседа текла как вино, согревая, умиротворяя, разнеживая.

— Что на работе? — лениво поинтересовалась Лео. Иван словно того и ждал: он не только охотно посвятил ее в текущие неурядицы, но даже пожаловался на Протопопова:

— Спит и видит меня свалить.

— А может? — Лео, сегодня — идеальная слушательница, обеспокоилась ровно настолько, насколько требовалось.

— При желании — вполне. Чем я чище других, — ответил Иван и от понимающей усмешки Лео сразу ободрился. В отличие от Таты, эта девочка знала, как делаются дела, и никогда не осуждала его ни за игру по принятым правилам, ни за их нарушение.

Неожиданно заиграла «Пляска Смерти» Сен-Санса. Лео вздрогнула.

— Надо же, клиент к ночи прорезался, — сказал Иван, потянулся за мобильником и через секунду расцвел «деловой» улыбкой: — О-о! Наше вам. Рад слышать. — Он встал, прошел к своему портфелю, достал толстый синий ежедневник и, сев в кресло, начал что-то записывать. — Да… да… естественно… нет, ну, что вы… как договорились… да-да, все в силе…

Потом отложил ежедневник и телефон, посмотрел на Лео и улыбнулся уже «по-домашнему».

— Кто это? — вяло полюбопытствовала Лео.

— Как кто? Будущие денежки, — ответил Иван. — Заказчик. Но это неинтересно, лучше расскажи про себя…

Вместе было уютно, легко. Наговорившись, они затихли, но и молчание было легким, не тягостным. Лишь совсем-совсем изредка в Лео проглядывало нечто темное, грозовое, но от этого она становилась еще притягательней.

— Хорошо сидим, — чуть улыбнулась Лео. Она по-прежнему ни словом не обмолвилась об Антоне, но трагизма в ней больше не ощущалось, а Ивану, правильно оно или нет, стало совершенно наплевать на их личные дела.

— Хорошо, — отозвался он, взглянув на Лео, и смутился, потупился.

— Ты что? — все с той же полуулыбкой спросила она.

— Я… да так, ничего…

— Не понимаешь, чего мы вообще расстались?

Он вскинул глаза:

— Да… то есть… не то чтобы… но… вроде того… как ты догадалась?

— Просто сама думаю о том же.

— Правда?

— Тебя это удивляет?

— Признаться, да.

— А зря.

Она умолкла и замерла, будто над шахматной доской после своего хода. Иван растерялся, впервые за вечер ощутив неловкость, и поспешил спастись привычным е2:е4 — протянул руку через стол и погладил ее наманикюренные ноготки. Лео посмотрела на него в упор, уже без улыбки, сумрачно, с явным презрением к его предсказуемости, но руку не убрала. Все. Больше ничего не потребовалось.