Тверской Баскак (СИ)

С того дня как закончилась ярмарка и мы поделили барыши, у меня появилось достаточно свободных средств. Настолько, что я смог нанять еще сорок человек. При том, что обошлось это мне совсем недорого, поскольку безработного и голодного люда вокруг хватало. Уже с лета, спасаясь от татарских погромов, потянулись на север беженцы. Монголы не простили Рязани бунта и гибели своих воинов. Где-то в конце мая прошлого года до меня докатились слухи, что город взят штурмом и разграблен. Оттуда, да и с других южнорусских земель, уцелевшие люди бежали подальше от степной напасти. Отдельными семьями и целыми деревнями, они тянулись бесконечным потоком. Кто-то останавливался в Твери, кто-то шел дальше на север.

Положение с продовольствием было и тогда не ах, а с приходом зимы стало совсем бедовым. Люди вокруг мерли как мухи и за еду были готовы на что угодно. Поэтому, как только у меня появились излишки зерна, я стал принимать всех беженцев, определяя их на вырубки леса вокруг Твери. Одному такой масштаб было не потянуть, поэтому вновь пришлось убеждать своих пайщиков-концессионеров в выгодности подобного вложения, мол, расчищенные поля по весне засеем и потраченное зерно вернется сторицей. Много слов тратить не пришлось, после сражения на Волжском льду и продажи зерна, мой авторитет в городе значительно вырос, да и желающих вступить в товарищество тоже. В общем, стоило мне объявить о военном наборе, как очередь из желающих послужить Тверскому наместнику вытянулась изрядная. Взяли всего сорок самых толковых парней, потому что вооружить большее количество было нечем.

Один десяток определили к стрелкам, а три оставшихся должны были стать копейщиками. Получилось два взвода по тридцать человек. Один стрелковый и один ударный. Более привычный к терминам двадцать первого века, я и построение своей будущей армии рассматривал в единицах будущего. Три шеренги по десять бойцов — взвод. Четыре взвода — рота, две роты — батальон, и четыре батальона — полк. Стрелковые подразделения, по моему замыслу, должны были вооружаться арбалетами, а ударные облегченным видом алебарды. Я не военный, все мои познания взяты из книг, поэтому я изложил свои мысли Калиде — человеку, не раз доказавшему, что в практической военной науке он разбирается как никто. Тот мою идею поддержал и выбор оружия одобрил. Арбалет уже показал себя в деле, а двухметровая алебарда лучше всего подходила для борьбы незащищенного доспехом пехотинца против как легкой, так и тяжелой конницы.

У меня не было средств ни на кольчуги, ни на шлемы. Не было в достатке хорошего металла для выковки мечей, а вот посадить на конец высушенного ясеневого древка трехгранный шип и узкое лезвие топора, на это отыскать железо было реально. Здесь и качество металла могло быть похуже и тратилось его меньше. В общем, два взвода собрали, и Калида начал учить. Ребят, что посмышленей, из первого набора поставили командирами отделений-десяток, и пошла ежедневная рутинная работа. Держать строй, коли, руби и прочее! В этом Калида был большой мастер. Жаль, что времени на полноценную учебу, как всегда, не оказалось.

Оступившись, кобыла вытаскивает меня из полусонного состояния воспоминаний. Мотнув головой, она отряхивается от летящего снега, а поравнявшийся со мной Калида словно бы невзначай бросает.

— Кажись, приехали!

В его голосе слышу почти нескрываемое облегчение, и это неудивительно. Три дня бешеного марша, почти без отдыха и сна. Такое, даже железного Калиду вымотало, не говоря уж про меня. Я еле держусь на лошади и больше всего на свете мечтаю, чтобы пытка холодом и седлом, наконец, прекратилась. Крыша над головой и теплая печь под боком сейчас для меня предел мечтаний.

Почувствовав жилье, лошади припустили живее, и вот уже по краям укатанной дороги появились первые избы. Даже здесь на окраине видно, что город взбудоражен. На улице, идущей к детинцу, полно народу. Под ржание коней и непрерывный лай собак снует разномастный люд, катятся сани и проносятся вооруженные всадники.

В этой суете на нас обращают внимание только у самых ворот. Часовой в овчинном тулупе и надвинутой на глаза шапке перегораживает нам путь.

— Кто такие? Чего надо?

На эту бесцеремонность спокойно отвечает Калида.

— Наместник Твери к князю Александру Ярославичу.

Скосив на нас придирчивый взгляд и сверив наш вид с каким-то своим внутренним контролем, охранник убирает копье.

— Езжайте прямо. — Взмахом руки он указует направление. — Там все, в княжем тереме.

Проезжаю в ворота с мыслью, что охрана в эти времена не на высоте.

«А если бы мы худое что затеяли?! Ни проверили ничего, ни оружия не отобрали!»

Я заметил, что в эти времена расставаться с оружием никто не любит. Единственный раз, когда я видел, как все до единого безропотно сдали свои сабли и ножи, так это в ханском шатре Батыя. В Киеве, даже в княжеских палатах, все бряцали чем-то, если не мечом, то каким-нибудь кинжалом на поясе точно. В Рязани также было, да и в Твери, бояре что на улице, что на совете, всегда при оружии.