Твое имя

У О была зацепка. Ее начальник в обувной мастерской поведал ей странную историю. По словам его сына, который работал охранником в детском Гранд-парке, в этом обширном заведении было бюро находок для детей, которые потерялись. На следующий день после ухода Муна из группы человек, называющий себя «остатками Муна», сам явился в центр. Женщина-администратор в «Приюте для потерявшихся детей», как называлось это место, понятия не имела, что он имел в виду. Однако, движимая жалостью, она каждый день давала ему небольшую горсть риса и мяса, чтобы удовлетворить его птичий аппетит, и спальный коврик, на котором он каждую ночь принимал форму вопросительного знака. Большинство детей находили к концу дня, и им не нужно было оставаться на ночь, но администратор посчитала слишком жестоким выгонять мужчину на улицу. Кроме того, он был самым воспитанным «ребенком», который когда-либо был в приюте, потому что он ни тосковал со слезами на глазах по своим родителям, ни наслаждался временем вдали от них. Он сидел, не двигаясь, несколько часов подряд.

Вместе с О мы пешком пошли в парк, бесчисленные развлечения которого, включая целый зоопарк, привлекали толпы молодых семей. «Приют для потерявшихся детей» занимал небольшое здание, которое располагалось рядом с одним из входов в парк. Мы вошли в жизнерадостно оформленную комнату и сразу увидели этого человека. Он сидел на стуле на деревянном подиуме и пристально смотрел в окно. Трое детей играли у его ног с плюшевыми кроликами. Он был ненамного выше их, а его руки, тонкие и бледные, создавали впечатление, словно они выросли совсем недавно и сразу. Но у него было лицо взрослого. Мы с ним были примерно одного возраста. Он сидел, глубоко сгорбившись, вцепившись руками в край сиденья.

Я поднялась на подиум и пододвинула табурет, чтобы сесть напротив него. Когда он посмотрел на меня, радужки его глаз тут же расширились. Его звучный голос заставил меня понять, что его худощавое тело – это камертон:

– Я знаю, почему ты здесь. Ты думаешь, что пришла узнать, насколько я безумен, но в глубине души ты хочешь знать, каково это – быть остатками Муна. Ты ревнуешь.

– Возможно, ты прав, – медленно произнесла я. – Но, пожалуйста, помоги мне понять, что ты имеешь ввиду под «остатками». Я лишь однажды слышала, что этим словом называют кусочки пищи, которые застревают в канализации.

– Это просто, – сказал он. – Бог был в процессе создания Муна. Бога неожиданно охватили амбиции. Ему не хотелось ограничивать себя материалом, обычно предназначенным для создания одного человека. Поэтому он потянулся за другой кучей – костями, кожей и органами, которые планировал использовать для создания другого отдельного существа. Он схватил горсть из этой кучи и использовал ее для Муна, а остатки использовал для создания меня.

– Откуда ты знаешь, что все было именно так? – спросила я.

Он отпустил стул, за который держался, и указал на свои ноги. Грубый материал его брюк лежал скомкано и свободно на сиденье, как будто внутри не было бедер. Но я смогла различить два маленьких бугорка коленей, едва касавшихся ткани. Под его стулом лежали красные пластиковые костыли. Мужчина опасно покачнулся, так как ему было трудно удерживать равновесие одной рукой.

– Когда я родился, врачи были в ужасе от желеобразного состояния моих ног, – сказал он. – Годы спустя, когда я наткнулся в научной книге на картинку, на которой была изображена серия эволюционирующих форм жизни, выходящих из воды на сушу, я понял, что я был одним из промежуточных существ. Я долгое время жил без гордости. Но потом я увидел танец Муна, и все стало ясно. Бог привил ему мои лучшие качества для создания удивительной жизни. В любой паре людей гораздо лучше, чтобы один человек был чрезвычайно талантливым, а другой – инвалидом, чем чтобы оба обладали средними способностями. Ничто истинное никогда не бывает справедливым. Я был свидетелем того, как Мун выступал на концерте, принося радость тысячам людей, и я знал, что некоторые из их восторженных криков предназначались мне. Теперь, когда он ушел, я думаю, было бы лучше, если бы Бог использовал всю эту кучу, чтобы создать Муна настолько могущественным, чтобы он стал бессмертным, освободив меня при этом от этого полусуществования.

В комнате раздались радостные крики. Ребенок бежал в распростертые объятия своей матери. Мужчина наблюдал за воссоединением с улыбкой, обнажив свежие десны и кривые нижние зубы. Если он был, как утверждала О, зацепкой, то я не знала, к чему он меня ведет. Должна ли я принять его с распростертыми объятиями? Мне было интересно, что бы мы делали вместе. Неужели мне придется терпеть всеобщие взгляды, полные елейной жалости, когда я буду катать его в инвалидном кресле? Придется ли мне помогать ему пользоваться туалетом?

– Давай куда-нибудь прокатимся, – предложила я. – Я закажу такси.

– Ты не можешь забрать меня отсюда, – отказался он. – Пока Мун не найдется, я должен оставаться здесь.

– Что, если я скажу тебе, что планирую его разыскать?