Твое имя

– Надеюсь, ты не против. – Она опустилась на четвереньки и посмотрела на край холста, как будто заглядывая в пруд. – Я рисую тебя. Слава богу, мы познакомились летом. Твоя подколенная ямка остается такой гладкой и белой, даже несмотря на то, что мы много гуляем по городу. Но при ближайшем рассмотрении я заметила сеть тонких складочек. На заднюю поверхность твоих коленей нанесена история твоих прекрасных движений. Это заставляет меня задуматься: является ли совершенство просто огромным скоплением мелких ошибок?

Я стояла за плечом О. Холст был почти пустым. В нижней половине очень детально была изображена задняя часть моего левого колена. Если бы О не сказала мне, я бы и не узнала, что оно мое. Я недостаточно хорошо знала эту сторону своих коленей. Тем временем подколенная ямка моей правой ноги существовала только в виде завитка черных штрихов. Размер и расположение коленей наводили на мысль, что на картине в конечном итоге будет изображено все мое тело.

– Я еще не закончила, – сказала О. – Ты все еще мало знакома для меня.

Я была ошеломлена самим фактом существования этой картины и тем, как воображение О смогло раскрыться и раздвинуться, словно шейка матки, чтобы родилось такое восприятие моих конечностей. Даже в первых мазках на холсте я увидела, что эта работа станет моим воплощением, более правдивым, чем любое мое отражение в зеркале. Перспектива этого изображения – того, что оно может показать, – внезапно испугала меня. В действительности, картина О заставила меня пожалеть, что я не могу вернуться во время, предшествовавшее моему рождению, когда я готовилась к появлению на свет и к ограничениям тела, которые за этим последовали. Тогда я могла бы заранее спланировать всех персонажей, которыми я осмелилась бы стать. Эта фантазия, конечно, была бессмысленной. Я уже нахожусь здесь, в гуще этой жизни, на параде упущенных возможностей, в ежесекундном осуждении моей посредственности.

Я встала на одно колено и наклонилась, чтобы осмотреть заднюю часть другого, но я не смогла увидеть эту область целиком, как бы сильно я ни старалась изогнуться. Заинтригованная этим неуловимым участком кожи, я использовала одну из деревянных палочек для еды, которые все еще держала в руках после ужина, чтобы рассмотреть свои подколенные складки. Я проводила палочкой с возрастающим нажимом, загипнотизированная необычным ощущением, как вдруг кожа лопнула. Жемчужина крови вырвалась на свободу. О, услышав мой тихий вздох боли, повернулась и шлепнула меня по руке, убирая ее с моей ноги.

– Это просто задняя часть моего колена, – сказала я. – Она мне не очень нравится.

– Иногда ты бываешь настоящей идиоткой, – вздохнула О.

– Это мое колено. Я не хочу, чтобы оно что-то значило. Разве не я должна это решать?

О не ответила. Она протирала мою подколенную ямку влажной салфеткой. Она была намного ближе к этой части моего тела, чем я сама, и мне казалось, что они вдвоем были в сговоре против меня.

Не в силах долго оставаться в стороне, Т/И снова видит Муна на концерте. Она ошеломлена так же, как и в первый раз. Ее грудь сжимается от паники, когда она вспоминает, что Мун отправится в турне с другими мальчиками на следующие четыре месяца, не оставляя ей другого выбора, кроме как следовать за ним по всему миру. Она задается вопросом, сколько еще концертов ей придется посетить, прежде чем она добьется хоть какого-то подобия удовлетворения.

«Удовлетворения от чего?» – спрашивает она себя.

Темно-синий свет заливает сцену. Пришло время для новой сольной баллады Муна. На нем белая свободная рубашка, сплошь усыпанная настоящими бриллиантами. Они утяжеляют тонкий кашемир, подчеркивая детскую миниатюрность его плеч.

Он начинает танцевать. В середине песни он вскидывает руки в воздух. Затем он делает то невероятное движение, свидетелем которого она стала несколько месяцев назад в их квартире. В этом движении ничего не изменилось, и все же она практически не узнает его – возможно, дело в сцене, зрителях, изменившихся обстоятельствах. Это движение повергает всех в неистовую эйфорию, даже Т/И испытывает новую волну радости. Она гордится им, рада, что мир наконец-то может увидеть это мгновение красоты.

Не дослушав песню Муна, она разворачивается и уходит со стадиона. Направляясь в темноте через парковку, она прихлопывает комара у себя над ухом. Ее раздражает печальный саундтрек его истеричного выживания.

Я не могла представить себе лучшей смерти, чем от падения в результате чрезмерной ходьбы. Однажды днем я прошла путь, начиная от бетонной плиты у реки, на северо-восток через Сонсу-дон, до ряда открытых рыночных лотков, которые тянулись мимо университета, после чего я сделала крюк через северо-запад, мимо детского Гранд-парка, и пришла в Вансимни, где вырос мой отец.

Мне удалось найти современную высотку, ради которой, как я думала, был снесен дом его детства. Я попыталась представить своего отца на этом участке земли, как он мечтал о чем-то серьезном. Но все, что видела, – это здание, падающее с неба и раздавливающее его.