Твое имя

– Я этого не говорил, – сказал Мун. – Я все еще чувствую это внутри себя. Глубоко внутри я знаю, как танцевать. Момент перед тем, как сделать шаг, я могу пережить даже сейчас. Но этот момент длится лишь мгновение, и без силы моего тела, удерживающего его, он рассеивается. Однажды я буду достаточно силен, чтобы довести его до конца.

Мне было невыносимо слышать, как он успокаивает сам себя. Дни, когда он был священным в моих глазах, подошли к концу. Не уверена, что я бы приехала в Убежище, если бы знала, что он больше не может танцевать. Оказалось, что у моей любви все-таки были условия.

Ничто так не спускает любовь на землю, как условия, и ничто так не ранит мою гордость, как моя любовь, низведенная на землю. Тот факт, что я могла отобрать у Муна свою любовь, не делал меня сильнее. Он заставлял меня чувствовать себя очень слабой и опустошенной.

– Это иллюзия, – отрешенно сказала я. – Ты больше никогда не будешь танцевать.

Мун беззвучно открыл и закрыл рот, затем встал со стула и прошел в угол комнаты, где снял трубку черного дискового телефона.

– Кому ты звонишь? – спросила я, поднимаясь со своего места.

– Маэхве.

Я пересекла комнату, выхватила телефон у него из рук и прижала его к уху. Пластик приглушал шум окружающего мира. На другом конце провода была тишина, не было даже гудка «занято». Мун вырвал трубку у меня из рук и прижал ее к груди.

– Слишком поздно, – заметила я. – Маэхва не знает правды, в отличие от меня. Я знаю, что ты потерял, и поэтому я знаю, кем ты на самом деле являешься.

– Чего вы от меня хотите?! – закричал он.

На его лице отражалось страдание. Я уже видела это выражение раньше, в самых глубоких муках его танца. Но то, что когда-то было прекрасным, блестящий штрих возвышенности его черт, теперь только печалило меня. Вдруг я так сильно соскучилась по Муну, что, как мне показалось, моя грудь вот-вот разорвется от резкости этого чувства.

– Жаль, что ты не Мун, – сказала я.

Он отвернулся от меня, обнажив шею. Его мышца сильно дернулась, всего один раз. Я представила себе эту пульсацию в виде голубого потока, струящегося вниз к его пенису, который, будучи свободным, подпрыгнул бы на месте, ощутив проникновение. Эта линия, которая мне всегда нравилась, от шеи к пенису – была путем этого потока. Любовь к Муну снова охватила мое тело. Я схватила его за плечи и уткнулась в его шею. Я провела губами по его коже, мой голод рос с каждой попыткой насытить его. Я не знала, что делаю. Я не знала, как далеко можно было зайти. Его кожа была для меня мертвой точкой.

Мун оттолкнул меня. Его глаза сверкали подростковой жестокостью. Он тяжело дышал. Его голос звучал мягко, но он был совсем не нежным:

– Почему вы не сказали, что это то, что вам нужно? Вам было стыдно хотеть того же, что и все остальные?

– Это не то, что ты думаешь. – Я сделала еще один шаг вперед.

Какая-то тяжесть отбросила мою голову в сторону. Я моргнула от боли всех видов разом. Сквозь слезы я видела, как Мун поднимает телефон над головой, его шнур дрожит, как хвост испуганного животного.

Полная луна разливала повсюду свое радиоактивное молоко. Я перевернулась на бок и перекинула руку через простыню. Ее внутренний изгиб сегодня вечером казался необычайно нежным. Я дышала как можно тише, боясь, что могу пропустить звук шагов Муна над головой. Но в тишине слышалось что-то еще. Что-то гораздо более быстрое и резкое, чем глухой стук ног.

Мельчайшие щелчки металла, по четыре в секунду.

Я встала с кровати, вышла из комнаты и пошла на шум. Он провел меня вниз по лестнице и обратно на кухню. Теперь было по два щелчка в секунду. Чем ближе я подходила к карманным часам, тем больше они замедляли ход. Это был их способ указать мне, куда идти.

Я мерила шагами кухню, неуверенная, куда идти дальше. Потом я увидела, что дверь в кладовую открыта. Я вошла и обнаружила, что вдоль стен выстроились стеклянные банки с маринованными овощами, которые медленно готовились в собственном соку. Я удивлялась, что с каждым моим шагом помещение становилось больше. Я продвигалась все глубже и глубже внутрь, пока не свернула вправо. Передо мной открылась узкая винтовая лестница. Добравшись до вершины, испытывая головокружение от всех оборотов, которые сделала, я обнаружила, что стою перед приоткрытой раздвижной деревянной дверью. Я заглянула в щель.

Передо мной была небольшая комната, расположенная прямо под покатой крышей Убежища. Маэхва стояла в белом платье, ниспадавшем до колен. Ее волосы были распущены. Луна в большом откидном окне была похожа на срез вареной картофелины, висящей над озером, отбрасывая глянцевый блеск на воду и горы, возвышающиеся вдалеке. Маэхва протянула руку и осторожно закрыла окно. В комнате воцарилась тишина.

Маэхва опустилась на край циновки. Только тогда я заметила, что среди вороха белых одеял на спине спит Мун. На нем не было рубашки, только капельки пота подчеркивали контуры его мягко вздымающейся груди. Тиканье было неровным, едва уловимым, теперь оно почти затихало. Временами стук крови в моих ушах полностью заглушал этот шум.