И вот я, уложив спать дочь и разобрав свои скромные пожитки, уже еду к нему на квартиру. Принарядилась, не без этого. Платье выбрала довольно демократичное, чтоб с порога не набросился, животное ненасытное, но бельишко красивенькое нацепила, кружевное, сексуальное. Чтобы поговорили сначала, а там уж как пойдёт... Конечно же, была вероятность, что его попросту нет дома. На этот случай держала в голове и план «Б», и «В». Разумеется, проскальзывала мысль, что он может быть не один, но её я всячески гнала, сосредоточившись на главном – я еду поговорить. Еду увидеть первую эмоцию от моего внезапного появления, еду сделать предварительные выводы, понять, как мне вести себя с ним, на что рассчитывать.
Всё просчитала, как будто бы.
Машина его у подъезда вселяла определённые надежды. Консьерж в элитном малоквартирном доме, услышав его фамилию, пропустил без лишних вопросов. Ухмылку на его лице, пойманную случайно, просто проигнорировала. Проигнорировала лифт, поднялась на четвёртый этаж по лестнице, прокручивая в голове варианты начала непростой беседы. Его ответы, его реакции, от шока до яростных воплей.
Всё предугадала, как будто бы.
Ко всему была готова.
Долго и настырно давила на кнопку звонка, теряя надежду и решимость. Уверенность плыла вместе с чёткостью картинки перед глазами, в груди настырно разверзалась чёрная пропасть, дверной глазок непрозрачно намекал, что он меня видит, просто не желает открывать, и, позвонив в последний раз после перерыва, я трусливо отступила.
И дверь начала открываться.
Так резко, что я едва не получила по носу, но, по-честному, лучше бы он меня тогда вырубил.
– Чего, блядь?! – рявкнул ещё из-за двери, ещё не видя, кто потревожил его в столь поздний час.
– Я… – прошелестела, отступая, разом забыв все заготовленные речи, все варианты приветствия, все слова.
Голый. В бешенстве.
Абсолютно голый, возбуждённый, буквально целится в меня своим агрегатом. На лбу испарина, на груди блестят капельки пота, причудливо искажая новые татуировки, набитые поверх старых армейских.
Радикально бешеный, руки в кулаки, вена на шее отбивает дробь, лицо от злости аж бордовое, под цвет моего платья, очень гармонично получилось.
– Блядь, – вторит уверенно, взглядом цепляет, парализует, приковывает.
Бежать хочу. Как можно дальше, как можно быстрее. Пошевелиться бы только, раскачаться, отмереть и не умереть.
– Блядь, Линда… – бормочет, вытирает лоб одной рукой, опускает взгляд, отпускает, но теперь я сама уходить не хочу.
Скольжу взглядом по его мускулистому телу. Разглядываю непривычные замысловатые татуировки. Разноцветные синяки и кровоподтёки. Запоминаю каждый сантиметр, каждый миллиметр, всё в памятную коробочку, всё под крышку, под замок, на задворки. Неприлично долго таращусь, ненасытно, облизываюсь. Сука, облизываюсь… не могу сдержаться.
Нервный смешок, неровный вдох, подозрительно спокойные размеренные стуки сердечной мышцы. Редкие, правда. Едва ощутимые. Неслышные. Исключительно с целью поддержания моей жалкой жизни.
– Прости, я помешала, – безжизненный голос, пустота во взгляде, пронизывающий холод в конечностях, до онемения, до судорог в отвыкших от высоких каблуков икрах.
– Нет! – откровенная ложь прямо в глаза.
– Ну ты где там? – капризный голосок из-за двери и его торс обхватывают тонкие женские ручки с ярко-красными ногтями. – Мы тебя ждём…
Куманов морщится, я, вопреки здравому смыслу, улыбаюсь. Щёлкнул автоматический тумблер, запустил аварийный источник питания, врубил защитные механизмы на полную и обнажил зубы. Наколка акулы под грудью ощутимо так зашевелилась в обратном от Куманова направлении, пытаясь утащить за собой.
– Скройся, – шипит злобно, обернувшись через плечо. Судя по его члену, отсчитывающему четыре часа до рассвета, настрой я ему своим появлением всё-таки сбила. – Линда, какого хера ты тут делаешь? – выдувает, когда нежные ручки перестают пересчитывать кубики его пресса.
Ого, вот так даже. Ну, что ж… на большее, видимо, рассчитывать не приходится.
– Есть разговор, – очень стараюсь ответить разборчиво, но, зараза такая, улыбка словно приклеенная, и с растянутыми до ушей губами дикция явно прихрамывает. Собираюсь с мыслями, собираю губы, абстрагируюсь от его тела и заверяю со всей серьёзностью, проникновенно даже: – Для меня очень важный.
– Я слушаю, – подбирается, во взгляде появляется беспокойство.
Господи, какой абсурд… ну не говорить же ему вот так, из подъезда, голому?
– До завтра точно ждёт, – теперь пресловутую улыбку приходится вымучивать. Кривую, неискреннюю. – Ну, или когда ты освободишься…
– Я свободен, Линда, – высекает жёстко. Брови к переносице, грудь от частых пульсаций аж вибрирует, подбивая капельки пота начать стремительный спуск. – Говори, я слушаю.
– Я… это… – мямлю, взгляд в пол, беглый захват его охладевшего к плоским утехам прибора, режущая поток сознания мысль, что даже в подобном состоянии он выглядит сокрушительно. – Это не на пять минут и… не хочу впопыхах. Не так, – кивок головы в сторону его великолепия, лёгкий взмах руки вместо прощания, капитуляция с видом побитой собаки.