Твой пока дышу (СИ)

К восьми уже парковался у подъезда матери, прикидывая, можно ли уже появиться на пороге и не вызвать сердечный приступ. Вроде рано встаёт… вставала. На всякий случай крадусь. Открываю своими ключами, неслышно протискиваюсь в прихожую через щель, чтоб даже занавеска не дрогнула от сквозняка, и голову сходу пробивает заливистый детский смех. Не смех даже, ржач. Как маленькая коняшка, как долбаное игривое пони! Так очаровательно-задорно, что не улыбнуться в ответ просто нереально.

Ещё не осознал, ещё мысли в кучу не сгрёб, но шестым чувством нахлобучило мгновенно. Пульс на пике, сердечная мышца наяривает так нещадно, что колотит всего. От исходящих от меня вибраций стены должны дрожать, но дрожу, по факту, только я. Не от волнения. И уж тем более не от страха. От, мать её, злости. От лютой первобытной ярости подыхаю на том самом месте.

– Плюх! – звенит ведьма волшебное слово, от которого малышка вновь закатывается гоготом.

Девочка. Точно девочка. Вне всяких сомнений.

– Плюх, плюх, плюх! – добивает скороговоркой, ребёнок идёт на разрыв.

И так мне тошно с того, что не могу насладиться её смехом, что мясом наружу выворачивает. Что вот так её слышу, из-за угла, вором прокравшись в их жизнь, незваным гостем, пятым колесом прикатив. Так печёт в груди, такой пожарище, что физически ощущаю как языки пламени наверх поднимаются, гортань обжигают, мозги плавят, не вижу ни хера, ослеп, горю я. Горю!

Шаг.

– Линда, прекратите дурачиться с едой! – возмущается моя мать.

Моя. Собственная. Мать.

– Не я это начала… – якобы зловеще, давясь смехом, тянет ведьма.

– Исё, исё! – требует ребёнок.

Шаг.

– Ко мне какие претензии, солнце? Бабушка сказала – нельзя, – отбивает деловито.

– Линда! – фыркает мать и начинает сдавленно смеяться, не сдержавшись.

– Я не могу быть всегда плохим копом. Не сегодня, ма… – её голос резко меняется. Тихий, нервный, срывается, фальшивит.

А мне очередной молот в голову прилетает, прямо в темечко, в пыль кроша черепную коробку. Мамой её зовёт. Не пару дней назад объявилась, с самого начала моя всё знала. Не мужик у неё в другом городе был, она была, ведьма моя!

С самого, сука, начала!

Шаг.

– Понимаю, милая, понимаю… – вздохи на разные голоса. – Но так правильно, так надо, всё хорошо будет, я уверена, слышишь?

– Слышу, слышу…

Шаг.

Мать не вижу. Линда спиной у детского стульчика. И без того огромные глаза малышки расширяются. Маленькая пухлая ручка поднимается, целится в моё сердце пальчиком.

– Па-па! – стреляет.

Хихикает и смущённо отворачивается, зарывая уделанное кашей личико в ещё более грязные ладошки. И подглядывает из своего укрытия, подглядывает, проверяет, попала ли, поразила ли, мертва ли жертва.

Я сдох, да. Воскрес на каком-то новом уровне, но там, в дверях кухни, всё же, сдох.

– Паша… – выдыхает ведьма моё имя, но я даже смотреть на неё не могу.

Бурлит кипящая кровь, лопаясь вязкими пузырями в такт сердцебиению, сжимаются кулаки до хруста в суставах.

– Пашенька, спокойно… – пытается мать воскресить во мне адекватность, и я бросаю в её сторону испепеляющий взгляд, тут же возвращаясь к малышке. К той единственной, кто сдерживает порыв разгромить тут всё на хуй.

– Паш, я объясню, – Линда подрывается со стула, тараторя и заламывая руки.

– Моя? – хриплю зверем, не могу не спросить, должен знать наверняка, хочу, чтобы сказала.

– Паш, я… ты… тебе не обязательно… – что она этим сказать хочет даже осмысливать не собираюсь, перевожу на неё взгляд, прибивая к полу, требуя ответа. – Да, – выдыхает сипло.

В голове только одно слово заезженной пластинкой играет. То самое, что она прошептала больше двух лет назад. Когда дала своё величайшее соизволение на секс без контрацептива.

«Можно».

Можно в эту минуту только вздёрнуться. Потому что, если нет, я придушу её. И после пристрелю себя.

– Па-а-а… ПА! – играет интонациями малышка, раскачиваясь в стульчике, но, чуть только я возвращаю к ней взгляд, прячется за ручками, попискивая и кокетничая.

И так, сука, обидно, что за этой тупой животной злобой не могу понять, какие эмоции она во мне вызывает, не могу нащупать их, ускользают, растворяются, что я принимаю единственно здравое в сложившейся ситуации решение.

Разворачиваюсь и сваливаю на хер, пока не сделал того, что уже невозможно будет исправить.

Слышу истеричный всхлип ведьмы, прежде чем осторожно закрываю за собой дверь, чтобы не напугать ребёнка. Спускаюсь, прыгаю в тачку и с пробуксовкой отправляюсь в путь под названием «грёбаное никуда».

«Можно…».

Всем привет, я Паша, мне тридцать семь, и я донор спермы.

Охуительно.

Интересно, если бы я на её голову не свалился, так бы и не рассказала? Вышла бы замуж, девчушка ещё совсем мелкая, могла вообще никогда не узнать, что с дядей чужим под одной крышей живёт. И тут я. Совесть, что ли, заела? Странно только что малышка меня папой назвала. Хотя, может перед торжественной встречей репетировали, поди разбери.

«Па-па!».