Твой пока дышу (СИ)

А что, если в самом деле просто сказать правду? Сходу, с места, с обрыва! И будь что будет… Прогонит – уеду. А если пожалеет? Если в глазах его будет не привычная страсть, а та самая душащая жалость? Если будет заезжать раз в месяц для галочки, ложиться со мной из сострадания, деньгами отмахиваться, общаться через силу. Нет, не смогу. Не смогу!

Но что тогда сказать? Как себя вести? Что, чёрт возьми, делать?! Для начала, ответить.

Linda: Приду.

До утра еле дожила. До обеда искусала губы. К машине кинулась в совершенном неадеквате. Долго бродила в зарослях по пояс, под пристань заглянула, балансируя на прогнивших досках, искала его, звала даже, пока совершенно не отчаялась, двинувшись обратно.

Слезами давилась, дороги почти не разбирала, больно, обидно, внутренности местами пытаются поменяться, в кишечнике путаются, тянет, давит, штормит. А он – издевается.

Что это было? Месть? Или лишь её начало, подготовительный этап, разминка перед чем-то поистине устрашающим?

Вернулась в рекордные сроки. На этаж взлетела, но у самой двери застыла, едва не закричав в голос. Приоткрыта.

Приоткрытая дверь – всегда плохо. Приоткрытая дверь в квартиру, где оставила своего ребёнка – разрыв сердечной мышцы. Остановка. Смерть. И мощный воскресающий выброс адреналина в кровь, управляющий и телом, и разумом, заставляющий ворваться в неизвестность.

Пусто.

Ни Вероники Павловны, ни Надюши. Лишь раздавленный мобильный на полу, до боли знакомый. Не гуляют они, нет… пропали.

– Нет… – шепчу чуть слышно, за голову хватаюсь, за волосы, тяну, тащу, вырываю.

Кричать!

Выманил… вокруг пальца обвёл, просто, непринуждённо, играючи.

Господи, Господи, Господи…

Только бы он с ней ничего не сделал… Разве он может? Мой Пашка, мой тыл, моё прикрытие… разве он сможет причинить ей вред? Крошечной, беззащитной, невинной, своей… Не верю. Нет, нет, нет!

Бросаюсь в прихожую, к сумочке, за мобильным. И только в тот момент замечаю на обратной стороне входной двери ключ. На гвозде, которого там никогда не было. Блестящий новенький ключ на ржавом кривом гвозде. И адрес я знаю лишь один.

Не думаю уже, просто еду к нему на квартиру.

Перекрыла потоки, закрыла шлюзы, лишнее всё, пустое. Ничего он с ней не сделает. Просто нервы мне треплет, просто недовольство своё выражает, просто насмехается над моей беготнёй, просто квест, просто… искренний детский смех, сбивающий с ног с порога.

Закрываю за собой дверь, сползаю по ней спиной. Переношу вес тела на руки и ползу на четвереньках. Не стыдно уже. Не унизительно. Пусть радуется, пусть потешается, пусть издевается. На большее у меня просто нет сил, а желание увидеть её своими глазами жизненно необходимо.

– Мама! – радуется булочка моему необычному появлению, хохочет, падает на колени и прытко ползёт ко мне, принимая правила игры.

Игры своего отца, сверлящего меня ненавистным взглядом.

– Расклад такой, – вещает Куманов деловито, когда я оседаю на пятую точку и крепко прижимаю к себе своё счастье. – Моя дочь будет жить со мной. Где будешь жить ты – решать тебе. Ключ есть.

– Ты спятил! – вскрикиваю нервно, когда дочь выскальзывает из моих тесных объятий и торопится по своим чрезвычайно важным делам.

– Примерно в тот момент, когда узнал, что больше двух лет мог бы иметь смысл жизни, – отбивает жёстко и отворачивается, давая понять, что разговор окончен.

«Смысл жизни…»

Растекаюсь по полу, плавлюсь, но настырно продолжаю ерепениться:

– А он тебе нужен, этот смысл? Ты говорил совершенно другое!

– Ты тоже много чего говорила, – ехидничает в отместку. – Например, можно.

Разворачивается, руки в карманы спортивок, взглядом буквально уничтожает, возвращая все сомнения разом. Кожей ощущаю его презрение, пропитываюсь им, через поры пропускаю этот медленно убивающий яд, мешаю с кровью, позволяю циркулировать по венам, проникать в каждый внутренний орган, поражать все системы. Невозможно сопротивляться. Виновата. Это осознаю я, это прекрасно знает и он, беспощадно доминируя, возвышаясь надо мной.

– Что такое, Линда? – бросает камнем насмешку. – Что это там в твоих глазках? – немного наклоняется, паясничая, всматриваясь, брезгливо вздёргивая верхнюю губу. – Раскаяние, что ли? Хм-м-м… не пойму…

– Я ни о чём не жалею, – ответный выпад, к чёрту страхи! Спину прямо, подбородок вверх. – Понял? Ни о чём!

Отступает, взгляд отводит, уголки губ дрогнули, но мимолётную эмоцию он подавил быстро, просто выдохнув её в пустоту:

– Прискорбно.

Не понимаю его. Вроде удаётся нащупать что-то, поймать его мысль, ухватить за хвост, но она тут же ускользает, на другую меняется, вытесняющую, захватывающую. И я теряюсь от этой мешанины, разглядываю, разглядываю, но его каменный профиль ни одного ответа не даёт, лишь прибавляя вопросов.

Боковым зрением вижу Надюшу. С бабушкой заплаканной возится, кубики какие-то разглядывает которых не было среди её игрушек, животных пародирует, смешная, милая, он глаз с неё не сводит, но что там в этом взгляде? Я должна знать… ползу.