Твой пока дышу (СИ)

Снова и снова пытаюсь осознать, почему она так поступила… ведь хорошо же было. Ей, нам, всем вместе. Неужели из-за одного нелепого столкновения в ресторане, из-за одного неуместного визита? Вот так просто вылезти поутру из моей постели и тем же вечером прыгнуть к другому… после всего, что я ей сказал, после всех откровений, после всех обещаний.

Знал ведь, что случится нечто подобное. Знал, что глупо надеяться. На хера открылся? На хера унижался? На хера старался?

Выходят через полчаса. Все вместе. Втроём.

– Я позвоню, – Солнцев улыбается, притягивает её к себе за спину, целует в губы.

– Конечно, – шелестит ведьма.

– До встречи, Солнце! – прощается с моей дочерью, наклонившись.

С МОЕЙ ДОЧЕРЬЮ!

Подскакиваю с лавки, сжимая кулаки, раздувая ноздри, из последних сил сдерживаюсь, чтобы не наброситься на него. Но сталкиваемся лишь взглядами, прожигая внутренности друг друга обоюдной ненавистью.

– Папа! Копать! – поглощает всю мою свирепую ярость дочь, вырывая свою ручку из маминой и торопясь ко мне.

– Само собой, я же обещал, – хмыкаю, подхватывая её на руки. На площадку следую, подальше от своего безумия. – Замок будем строить?

– Неть!

– Куличи лепить?

– Неть!

– Ямы копать?

– Неть!

– Что тогда? – сдаюсь, опуская в песочницу.

– Ватета… – старательно загребает песок ладошкой и поднимает пригоршню, пуская песчинки по ветру.

– Солнце, так нельзя! – влезает Линда, проводив наконец своего хахаля.

– Не называй её так, – рычу тихо. – При мне. Никогда.

– Буду называть свою дочь так, как захочу, – дерзит, сверкая глазами. – Не нравится – проваливай.

Вываливает из сумки игрушки, присаживаясь и совком демонстративно наваливая песка на мои ботинки.

Я, конечно, всё понимаю, но с хера ли в ней столько агрессии? Да, выходка детская, никакого урона, если не брать в расчёт пыльные туфли, не причиняет, но с её стороны – это ахереть какой вызов. И это выстёгивает неимоверно! Она трахалась на квартире моей матери с другим, и она же меня закапывает!

– Достала телефон и при мне отправила заявление на отцовство, – проговариваю почти по слогам.

Вибрирует всё внутри. Ходуном ходит, каждый мускул дрожит, каждый нерв трескотнёй мозги разрывает, все эмоции шатает, весь чёртов баланс, найденный с неимоверным трудом, безо всякого ритма раскачивает.

Злобно хмыкает себе под нос и продолжает заниматься ровно тем же.

– Оглохла? – шиплю, чувствую, что начинаю терять контроль, нервным движением ноги стряхивая песок.

– Дома он, Паш, – ухмыляется, вскидывая подбородок. – Сгоняешь? Покажи нам, на что готов пойти, чтобы стать папочкой.

Отшатываюсь.

Всматриваюсь в её лицо, пытаюсь собрать какой-то пёстрый пазл, но вся хитрость в том, что явно не хватает большей части деталей.

Солнцев ей что-то напел? Бред вроде, что он может такого сказать?

Арсений? Матвей? Тоже вряд ли, слово дали, рта не откроют.

– Ок, – выдаю сухо и просто иду к подъезду, дав своим запёкшимся тотальными перегрузками мозгам хоть немного остыть.

Поднимаюсь, прохожу в квартиру, слышу рыдания матери из комнаты, разрывающие сердце в клочья. Остыть? Да как же! Что тут, нахрен, происходит?!

Разуваюсь, иду на всхлипы.

– Ма… – зову странным образом севшим голосом.

– Уйди, Паша! – выкрикивает жалостливо. – Уйди! Не могу тебя видеть! Люблю всем сердцем, но просто не могу!

– Ма… – бормочу оторопело и нетвёрдой походкой подхожу ближе, падая на пол рядом с диваном, на котором она сидит. – Ма, в чём дело?

– Уйди, родной, уйди, пока не наговорила тебе того, о чём буду всю оставшуюся жизнь жалеть! Ты… ты… как ты мог! – не вопрос даже, утверждение. Я совершенно точно смог что-то такое, что не вписывается ни в какие рамки. – Я же… я поверила тебе, Линда поверила… немыслимо… мне так стыдно! Так стыдно за тебя! Никогда не было так стыдно! Уходи, прошу, умоляю, уходи!

– Мам! – хриплю уже, руку к ней тяну, сжалось всё внутри, ни черта не соображаю, ничего не вижу, кроме её горя, причиной которого, вне всяких сомнений, являюсь.

– Уходи!!! – выкрикивает, впервые за долгое время посмотрев мне в глаза.

С болью, с обидой, с пожирающей душу печалью, в слезах вся.

Понимаю, что бесполезно и дальше что-то спрашивать. Что не скажет ничего больше, одни обвинения в её взгляде читаются, не способна сейчас ни на что другое, не может, на взводе, в переживаниях, в горе. В горе!

Выхожу, сажусь на лавку, наблюдая за дочерью, всё так же копающейся в песочнице, пытаясь свести концы с концами.

Единственное, что изменилось меньше, чем за сутки – появился Солнцев.

Достаю мобильный и отправляю номер его тачки Панфилову, наплевав на то, что, вообще-то, люто его ненавижу. Именно он был первой любовью Линды, именно он первым раздавил её сердце, причинив столько боли, что она несколько месяцев даже не улыбалась. Не до гордости. Он – первоклассный частный детектив со связями в прокуратуре, следственном комитете и ещё чёрт знает где.

Даю ему пару минут, набираю.

– Неожиданно, – хмыкает в трубку, но, скорее удивлённо, чем насмешливо. И это вселяет определённые надежды.

– Нужна помощь, – думал, буду выдавливать через силу, но призыв даётся неимоверно легко.