Твой последний врач. Чему мертвые учат живых

Дети – это не маленькая копия взрослых, а вообще другой организм, который видоизменяется буквально с каждым месяцем.

Младенцы умеют дышать и глотать одновременно – это позволяет им делать более короткая и широкая гортань. Потом уже, с возрастом, все удлиняется, и после шести-семи месяцев дети утрачивают эту суперспособность.

Я повесила фонендоскоп обратно на шею, еще раз внимательно осмотрела у малыша область паха и уже собралась дать заключение и рекомендации, как на меня обрушился поток новых претензий:

– У тебя самой-то дети есть?

– Какое отношение это имеет к диагнозу вашего ребенка?

– Значит, нет. Кошмар какой, понабирают всяких! Как можно лечить детей, не рожав их самой? Сколько тебе вообще лет?

– Мне двадцать три года. Мы можем перейти к диагнозу вашего сына? В коридоре полно ожидающих приема людей, а вы и так прошли без очереди.

– Двадцать три? Да я в этом возрасте уже Арсюшу родила, а ты во врача играешь!

Невидимая нить моего терпения лопнула. «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо», – Теренций, римский комедиограф. «Я хоть и не повар, но размажу тебя, как масло по бутерброду», – Татьяна, взбешенный педиатр.

– У меня хоть и нет детей, но мне тем не менее известно, что нельзя ради смеха давать шестимесячному младенцу попробовать селедку, потому что его желудочно-кишечная система еще не приспособлена к таким вещам. От этого и пошла вся симптоматика, – сказала я, аккуратно застегивая пуговки на одежде Егора. – А еще нельзя смазывать кожу малыша маслом, а сверху присыпать пудрой – это вам не праздничный пирог, из-за этого в складках кожи образуются комочки и возникает мацерация. Странно, что мне приходится это объяснять женщине, у которой уже второй ребенок. Мои рекомендации: обильное питье, прикорм по возрасту, а вам больше не заводить детей. Прием окончен.

Когда я выходила из кабинета, поток брани был слышен даже в холле. Хорошо, что это был последний день моей практики, – такая ситуация навсегда отбила у меня желание работать педиатром.

Наверное, именно за эту практику я поняла, что никогда не хочу больше контактировать с живыми людьми – меня больше привлекают неодушевленные предметы: книги, микроскоп. Тогда я безумно злилась на ту возникшую ситуацию, а сейчас мне даже смешно об этом вспоминать: нет детей – не можешь работать педиатром, не рожала – не можешь быть акушеркой. А мужчинам-врачам тогда как быть? А еще я никогда не умирала, но тем не менее сейчас работаю патологоанатомом. Удивительно, правда? И поэтому, когда после шестого курса встал вопрос, ординатуру по какому направлению мне выбирать, я, не раздумывая, выбрала патологическую анатомию. Хотя и судебная медицинская экспертиза была очень привлекательной, но я хотела не разбираться в ядах или видах оружия и ран, полученных от них, а сосредоточиться именно на изучении болезней. В работе и патологов, и судмедэкспертов есть свои плюсы и минусы.

Мы, патологи, занимаемся аутопсией только тех, кто умер либо в больнице, либо дома от естественных причин – болезней.

Наша задача – либо подтвердить, либо опровергнуть диагноз, который лечащий врач указал как причину, приведшую к летальному исходу. Если происходит расхождение диагнозов, тогда созывается врачебный консилиум, где этот случай подлежит детальному разбору.

Мы можем выбирать, где работать: кто-то остается работать только в лаборатории с прижизненными диагнозами, кто-то уходит работать в морг, но нужно понимать, что взаимодействовать с микроскопом все равно придется, ведь во время аутопсии мы берем кусочки тканей, чтобы подтвердить диагнозы. А кто-то комбинирует, кому как нравится, не забывая о месячных нормах. К примеру, я, молодой патологоанатом, работаю только на одну полную ставку и за год должна поставить 900 прижизненных диагнозов второй категории сложности. Кажется, что это безумно много, а на деле выходит всего 70 стекол в месяц – то есть три-четыре стекла в день.

Существует всего пять категорий сложности, и чем она выше, тем меньше стекол в год нужно ответить, ведь на постановку более сложного диагноза уходит гораздо больше времени. Иногда бывает так, что пока я за день отвечаю на 10 стекол второй категории, Санни с Тоней разбираются с одним-двумя сложнейшими диагнозами пятой категории.

К первой категории относятся операционные биопсии, которые присылаются больше «для галочки» – ничего интересного мы там не увидим. Это неосложненные формы воспалений или ампутированный материал: пальцы при полидактилии, когда пальцев на одной конечности больше пяти, желчные пузыри, аппендициты, крайняя плоть при обрезании, варикозные вены. Норма ответов – одна тысяча случаев в год.