Твой последний врач. Чему мертвые учат живых

Во двор приехала скорая. Из нее вышла сосредоточенная светловолосая девушка-фельдшер в синей жилетке, в руках у нее был металлический чемоданчик, которые всегда берут с собой на вызовы скоровички. Ее коллега в это время открывал двери машины и вытаскивал каталку. Фельдшер спокойно и громко попросила людей дать ей пройти, но, когда те расступились и девушка увидела лицо пострадавшей, ее сдержанность сменилась скорбью и ужасом:

– Мама! Это моя мама!

Она вскрикнула, выронила чемоданчик, упала на колени перед телом, не в силах пошевелиться, и начала судорожно хватать ртом воздух, словно задыхаясь. К ней подбежал коллега, загораживая тело спиной и крича на водителя, чтобы тот помог увести ее в машину.

– Ирочка! Господи, да мы сейчас спустимся, держись, миленькая!!! – Обе разбудившие меня соседки с шумом захлопнули окна и, по всей видимости, побежали спускаться к несчастной девушке.

Трагичные стечения обстоятельств превратили обычную рутинную смену фельдшера в настоящий ад. Я задернула шторы и отошла от окна: моя помощь там уже не потребуется. В дальнейшем тело выпрыгнувшей из окна женщины повезут не к нам, а в морг судебно-медицинской экспертизы, где проводят аутопсию всех, кто погиб в результате несчастного случая или по причине насильственной смерти.

Врач-патологоанатом и врач-судмедэксперт – это две разные специальности, которые часто путают. Мы не конкуренты, а коллеги с разными целями и задачами, более того – при необходимости мы можем обращаться друг к другу за помощью.

Как стать одним из нас? Сначала дорога для всех одна: чтобы стать врачом, необходимо отучиться шесть лет в медицинском университете на педиатрическом или лечебно-профилактическом факультете. После колледжа вы можете работать только фельдшером на скорой либо медсестрой. Потом вы можете поступить в медицинский, правда, в этом случае обучение вместо шести лет займет девять.

Дальше наши пути расходятся. Два года занимает ординатура: у патологов – по патологической анатомии, у судебников – по судебно-медицинской экспертизе. Мы не взаимозаменяемы: хочешь сменить профессию – иди учись опять два года, чаще всего платно. Если бы не материальная помощь моих родителей, то, возможно, я сейчас работала бы кем-то другим.

Судмедэксперты очень тесно сотрудничают с правоохранительными органами, часто ездят в суды и дают пояснения следствию, выезжая на место происшествия.

Они также могут работать только с живыми людьми, занимаясь прижизненной оценкой побоев и увечий, участвуют в проведении ДНК-тестов и любых других экспертиз. Либо занимаются аутопсиями тех, кто погиб в результате насильственной смерти. Это не только убийства с помощью различного оружия, но и воздействия на человека факторов внешней среды. Каждый, кто попал в ДТП, замерз в горах, сгорел при пожаре, был отравлен или подвергся высокому разряду электричества, попадает на стол к судмедэкспертам.

Насильственная смерть разделяется на убийство, самоубийство и несчастный случай, поэтому все, кто каким-либо образом совершили суицид, также отправляются не к нам.

На шестом курсе я просто влюбилась в судебно-медицинскую экспертизу: мы изучали типы отравляющих веществ, разгадывали, каким предметом был нанесен удар, как было совершено убийство или самоубийство. Нам давали фотографии с различных мест преступлений, и мы должны были описывать полученные травмы. Я никогда раньше не думала, что ссадина и царапина – это два разных повреждения!

– Не синяк, а гематома! – поправляла нас преподавательница. – Каждый раз, когда вы стараетесь дать определение какому-либо процессу, включайте мысленно словарь Даля. Не просто «гематома – это кровь под кожей», а «гематома – это выход крови из сосудистого русла и ее ограниченное скопление в органах и тканях». Говорите красиво и культурно – пациенты склонны больше доверять врачу, который излагает мысли грамотно: в этом случае уровень доверия к вам как к специалисту сразу же возрастает.

С этим утверждением я была не совсем согласна: лично мне, будь я пациентом, гораздо больше понравился бы врач, который изъясняется понятно, без всей этой научности, хотя везде, конечно, важен баланс и уместность. Однажды мы проходили практику с гастроэнтерологом, который начал выяснять у родителей, была ли у их ребенка «блевачка». Те (впрочем, как и мы с одногруппницей) даже не сразу сообразили, что он имел в виду рвоту или, как бы выразилась наша преподавательница, а «резкую непроизвольную эвакуацию через ротовое отверстие непригодных для потребления пищевых продуктов».

Хоть я и стараюсь быть интеллигентным врачом, но иногда эмоции берут верх над воспитанием. Моя вспыльчивость однажды чуть даже не привела меня к отчислению из университета.