…Август вернулся к себе и, тяжело опустившись на мягкий ковёр, откинулся на подушки, устало прикоснулся пальцами к опущенным векам. Казалось бы, не своими руками — и всё равно на душе остался неприятный, мерзкий осадок. Хотелось побыть одному, в тишине, и, когда в дверь постучали, светлейший хотел припугнуть и прогнать, но только подобрал нужные слова, как в его покои неслышно проскользнула Юлия.
Её неторопливые, лёгкие шаги приглушил пушистый ковёр, лицо было скрыто лёгкой вуалью, но воздух вокруг дрожал и был словно накалён, и даже на расстоянии император это почувствовал.
— Из чего у вас сердце сделано? — тихо спросила Юлия, остановившись прямо напротив светлейшего и не спеша опускаться. — Из камня? Или, быть может, это кусок железа?
Август со вздохом поднялся, сел поближе к супруге, обнял её сзади и, откинув вуаль, прижался губами к её затылку. Тёмные волосы, уложенные в замысловатую причёску, приторно пахли сандалом.
— Впрочем, нет, — продолжала императрица, торопясь и даже не пытаясь унять волнение и тревогу. — Ни то, ни другое. Тронь железо — ответит железо, звонко и протяжно. Ударь по камню — отзовётся камень, глухо и негромко, но отзовётся. А у вас… у вас… Это не сердце, это комок шерсти!
Август нахмурился, резко развернул Юлию к себе, обхватил её голову обеими руками и чуть запрокинул. Она не плакала, но в её тихом голосе слышался только с трудом сдерживаемый гнев.
— О чём ты?
— Вы сами знаете, о чём, вернее, о ком, — прошептала она, опуская голову на его ладони. — Вы жестоки, как сам дьявол. Вы хуже магистра Дени! Он делает это по приказу, а вы отдаёте такой приказ!
— Ты что, ходила к мальчишке? — с губ Августа сорвалось раздражённое шипение. Юлия сжалась и отпрянула.
— Нет! Но я знаю, что вы с ним сделали, во что его превратили. Весь дворец судачит, люди гнева богов боятся, он ведь не простой… И я не могу испытывать жалость?
Август вцепился в её руки. Мелькнула мысль о том, что на плечах останутся следы от его крепких, сильных пальцев. Он встряхнул супругу, как котёнка, и пристально посмотрел ей прямо в глаза.
— Не можешь, — прошипел он, крепче стискивая её плечи. — Не должна. Ты подписала брачный договор со мной, значит, ты больше не наследница, ты здесь никто. Твои слова — звон воздуха. Если я узнаю, что ты посмела перечить мне… Мне и моему первому помощнику…
— Простите меня, — обессиленно выдохнула Юлия. Сейчас, когда тучи собрались над нею, согласиться с супругом было бы куда проще и безопаснее.
— Ты пришла укорять меня? — светлейший прищурился.
— Не знаю, — едва слышно отозвалась она. — Я уже ничего не знаю… Я помню тебя другим. Я полюбила тебя другого. Что с тобой стало?
Ладонь Юлии осторожно, нежно накрыла руку Августа. Он напрягся всем телом, словно прикосновение супруги причинило ему невыносимую боль.
— Прочь отсюда, глупая девчонка! — крикнул он неожиданно резко, с силой отталкивая императрицу от себя. — Прочь!
Юлия растерянно поднялась и, приглядевшись, увидела, что лицо Августа окутало чёрной дымкой, и в нём проступило что-то не вполне человеческое: черты вытянулись, глаза полностью почернели и опасно сверкнули в полумраке комнаты. Она прижала руки к груди и сделала шаг к нему, но светлейший отмахнулся, как от назойливого насекомого.
— Пошла вон! — воскликнул он так, что Юлия вздрогнула. Ей ничего не оставалось, кроме как поспешно выйти. Едва дверь закрылась за ней, она прислонилась спиной к прохладной деревянной поверхности и устало выдохнула.
* * *
Райда вошла в большую горницу с кринкой, прикрытой тонким слоем ткани, поставила её на стол. По всей горнице разнёсся густой, сладковатый аромат свежего молока. Ярико шумно потянул носом, спрыгнул с топчана.
— Печку затопи, сынок, — попросила хозяйка, поглубже закутавшись в платок, расшитый алыми цветами. — Холодно-то как…
— Батька дрова не колол?
— Не знаю. На дворе сложил давеча.
— Сейчас поглядим, — юноша бросил на стол кусок берёсты, попутно отхлебнул из кринки, отломил небольшую краюху хлеба и направился к выходу из избы.
— Накинь что-либо, там капает! — крикнула Райда ему вслед, обернувшись. — Да ты бы хоть поел, как человек!
— Не голодный, — отозвался Ярико неразборчиво уже откуда-то из сеней.
Он толкнул дверь и тут же присвистнул: на улице молотил такой дождь, что о сухих дровах можно было только мечтать. «Ничего себе капает», — мрачно подумал Ярико. Скинул рубаху — влажная прохлада окутала дождём и ветром, заставила невольно вздрогнуть, — набросил ткань себе на голову капюшоном и, поскальзываясь на мокрой траве, полетел к поленнице. Дрова были, к его радости, уже поколоты и сложены аккуратным колодцем. Он подхватил столько, сколько за один раз уместилось в руки, но после немного подумал, переложил всё в рубаху, как на носилки, и почти бегом вернулся в избу. Райда уже разложила на столе чистую льняную скатерть, расставила горшки и плошки.