Твой светлый дом

- Тихо! - сказал Иван Николаевич. - А ты, Родион, зайдешь ко мне после уроков.

До звонка Родион сидел, тупо уставясь перед собой: страшился случайно оглянуться и увидеть грустные глаза Ольги.

В кабинете Иван Николаевич пригласил Родиона сесть.

- Давай поговорим с тобой откровенно, по-мужски. Ты ведь вон уже какой парень. Ну что ты делаешь? Дерешься, двоек нахватал… Ты мне сейчас очень не нравишься. И деду Матвею ты таким не понравился бы. Когда ты возьмешься за ум?

Родион хотел было сказать ему об отце, но в горле будто ком застрял - не продохнуть.

Иван Николаевич смотрел на него в упор.

- Ну, так в чем же дело? Объясни по-человечески.

Родион молчал. На его глазах вскипали слезы.

- Да-а, с тобой не разговоришься… Вот что, Родион, передай отцу или матери, чтоб зашли ко мне. Сегодня же. Ты понял, что я сказал?

Ничего не ответив, Родион выбежал из кабинета.

За углом школы его ждали Ольга и Виталька. Родион промчался мимо своих друзей.

- Он плачет, - оказала Ольга.

- Ну, если Родион плачет - значит, ему совсем плохо, - забеспокоился Виталька. - Что же делать, Оля? Ему надо как-то помочь.

- Я бы очень хотела помочь, но как? - ответила Ольга. - Он сам все понимает, только сделать ничего не может…

Понуро, нога через ногу, притащился Родька на ферму. Всю дорогу думал: как объяснить родителям, по какому поводу их вызывает директор школы?… С какими глазами он подойдет к матери? А. что скажет отцу?

Поразмыслив, Родион решил поговорить с отцом напрямик, по-мужски. Зачем вчера устроил бучу в хате со своим мордатым собутыльником и не дал ему выучить уроки?! Почему пьет и ругается с матерью и бабкой? В общем, он выдаст ему все, что думает о нем, без обиняков.

Родион смело зашел в кормокухню, заполненную паром: в огромных чанах, пузырясь и бормоча, варилась комбикормовая каша. Отец стоял на подмостках и яростно, будто заклятого врага, расковыривал ее большой, с хорошее весло, мешалкой. Лицо серое, глаза опухшие, на рыжеватой щетине и на одежде присохли нашлепки комбикормовой каши. Родион пожалел, что зашел к нему: «Он мне сейчас задаст! Попал я под горячую руку».

- Ты чего, Родька? - спросил отец, продолжая расковыривать кашу.

- Да я… просто так… - промолвил Родион.

- Ага, интересуешься моей новой профессией? - Отец желчно рассмеялся. - Что ж, сынок, любая работа, как говорится, почетна и уважаема. Мы люди негордые, нам что фермой руководить, что кашу варить.

Тут Родька понял: отец еще со вчерашнего пьян, в школе ему в таком виде появляться нельзя. Да и не пойдет он. И не получится у них «мужского» разговора. Надает отец подзатыльников и - до свиданья!

Родион попятился к двери, тут, чуть не обив его с ног, в кормокухню ворвался вчерашний мордатый дядька с криком:

- Андрюша, похмелиться принес!

Отец бросил мешалку и произнес повеселевшим голосом:

- Родька, иди гуляй.

Родион тихо вышел во двор.

Остановился за углом коровника. Охватило его тупое равнодушие ко всему на свете: пропади все пропадом! Уйти бы из дому куда глаза глядят…

Когда немного успокоился, о матери подумал: каково ей будет? Мало она перенесла и переносит горя?… Надо идти к ней повиниться, заверить, что такого с ним никогда не повторится.

Уже не надеясь застать ее - обеденная дойка наверняка закончилась, - Родион все-таки зашел в коровник. Людей там не видно было. Коровы жевали, рылись мордами в кормушках. В проходе, в той стороне, где находились материны коровы, стоял один-единственный молочный бидон. Родион подошел к нему и услышал редкий стук струек молока о дно подойника. Он пригнулся и увидел мать. Она непривычно медленно доила корову: пальцы ее, будто с мороза, с трудом сгибались и разгибались, охватывая соски вымени. И вдруг, негромко застонав, мать опустила руки и, уткнувшись головой в бок коровы, тихонько, как-то по-девчоночьи жалобно заплакала.

Родион замер, в первое мгновение хотел было броситься к ней, но его остановила мысль: «Матери будет неприятно, что я вижу ее… такой».

Во дворе громко закричала женщина:

- Ты чего тут торчишь, не едешь?! Молоко окиснет - на тебя штраф повешу!

- Я бы давно умотал, да Машка Бучаева с дойкой не управилась! - ответил шофер молоковоза.

- Я вот зараз с ней побалакаю! - с угрозой сказала женщина.

Родион метнулся в боковой проход.

Дверь со скрипом распахнулась, и в коровник вошла новая заведующая фермой, Танюсина мать, крупная, похожая на Танюсю, женщина. Коровы вскинули головы, когда она гаркнула:

- Мария, ты что прохлаждаешься?! Молоковоз ждет! Молоко пропадет!

И услышал Родион ответ матери, спокойный, будто бы с ней ничего не случилось особенного, видно, стыдилась, своей слабости:

- Да вот руки судорогой сводит…

- Давай-давай, чего там! Разомни руки да побыстрей заканчивай дойку!

- Не кричи, коровы пугаются.

Заведующая вышла, сердито хлопнув тяжелой дверью, а Родион все еще сидел на корточках за кормушкой, не в силах подняться на ослабевших ногах. Сердце его сжималось отболи: «Бедная мама!… Как же ей плохо…» Разве мог он сейчас подойти к ней и сказать: «Мама, иди, тебя директор школы вызывает, потому что я не учу уроки, грублю учителям…»