Шум голосов снаружи часовни на мгновение смолк, а потом разлился почти осязаемой волной. Люди расступились в стороны, освобождая дверной проем, враз наполнившийся слепящим светом удивительно ясного дня. Как никогда важный и серьезный Платусс, изо всех сил стараясь не горбиться, церемонно ввел под руку невесту. Платье цвета речного жемчуга отражало солнечные лучи, и Бенвору на миг показалось, что Джелайна сама излучает свет. Идущее от нее тепло он почувствовал еще раньше. Капитану отчетливо вспомнился день, когда в его жизнь вошла гостья из другого мира, и перед глазами на миг встал другой образ — тонкий черный силуэт на фоне огня. Сегодня чертенок превратился в ангела.
Краем уха Олквин уловил тихое замечание Хоркана Уилкасу — мол, любая невеста почему-то всегда кажется красивой. Платусс подвел Джелайну к алтарю и передал ее руку Бенвору. Капитан бережно сжал ее пальцы, непривычно холодные — похоже, Джелайна не на шутку нервничала. Бенвор ободряюще улыбнулся ей, и по знаку священника оба опустились на колени. Зачитав над молитвенником все подобающие обряду слова, отец Паритэн возвестил:
— Если кто-либо из присутствующих здесь знает причину, по которой эти двое не могут сочетаться браком, пусть скажет об этом сейчас или молчит до конца своих дней.
Бенвор невольно оглянулся на Микаса. Встретив его взгляд, писарь съежился и забился в угол. Волнение отпустило капитана окончательно. Повторив вслед за священником старинную клятву, Бенвор поймал себя на том, что она впервые кажется ему по-настоящему весомой и мудрой. Лишь на миг ему стало не по себе — когда голос невесты ощутимо дрогнул на словах «…пока смерть не разлучит нас».
Хоркан подал Олквину кольцо. Глаза Джелайны удивленно распахнулись. Довольно улыбнувшись, Бенвор полюбовался тем, как камень, обретя новую хозяйку, засиял прежними красками. Теперь все было правильно, все как надо. И поцеловать, наконец, свою жену — это тоже было правильно.
На площади звучало что-то вроде музыки на самодельных инструментах — горожане зимой придумывали и мастерили всякое. Вышедших из часовни господ щедро осыпали ячменным дождем.
— Ну, без этого никак, — саркастически фыркнула Джелайна, вытряхивая из-за воротника острые зернышки. Даина подошла с поздравлениями и набросила на плечи новоиспеченной госпоже собственноручно сшитую накидку из белоснежного меха. Джелайна обняла ее и что-то сказала на ухо. На глазах экономки тут же заблестели слезы.
Поздравлять подходили старосты деревень, и все как один, желали лорду много детишек, уверенно предрекая, что после сенокоса он уже будет крестить первенца. В своем господине никто не сомневался. Джелайна едва замечала почтительные поклоны сентинцев и все больше мрачнела. Вскоре ее настроение начало передаваться и Бенвору. Поняв, что их праздник вот-вот окажется безнадежно испорченным, капитан взял жену на руки и унес в дом. Люди провожали их до дверей, говорили наперебой, что-то выкрикивали — Олквин уже никого не слушал.
Усадив Джелайну на край кровати, застеленной новым вышитым покрывалом, он опустился рядом на одно колено и, заглядывая ей в лицо, попросил:
— Не расстраивайся. Для них все просто.
Она поспешно отмахнулась.
— Ничего, я только… если бы все это было по-настоящему… Ладно, забудь.
Бенвор погладил жену по щеке. Она упорно отводила взгляд, и это начало его беспокоить.
— Джелайна, у нас и так все по-настоящему, — напомнил он.
— Да, конечно, — тут же согласилась она, принужденно улыбаясь. — Не обращай внимания. Это пройдет.
Олквин легонько поцеловал ее и стащил с головы эннен. На колени Джелайне упало застрявшее в вуали ячменное зернышко. Юноша положил его на ладонь и спросил:
— А ты бы хотела остаться со мной, но быть здесь настоящей?
Джелайна посмотрела на зернышко и, прикусив губу, кивнула. Но потом печально вздохнула.
— Даже если бы я могла прямо сейчас вернуться домой, а потом шагнуть к тебе целиком, насовсем… Если не повезет — сюда свалится кусок мертвого мяса. Один шанс из четырех, помнишь?
Олквин похолодел.
— О, нет, лучше так не делать. Это слишком опасно. Не надо, все, молчи!
Но похоже, мысли на эту тему изводили Джелайну уже давно. Она торопливо продолжила, словно оправдываясь:
— К тому же, я просто не смогла бы здесь выжить. Без вариантов. Иммунитет людей моей эпохи давно не тот. Пусть я привита от некоторых неизлечимых болезней, но мое реальное тело загнется от первой же сильной простуды. С собой ведь не притащишь запас лекарств на всю оставшуюся жизнь. Разве что забросить вперед несколько точечных посылок, но этого мне не позволят. Танбиковы зелья на человека из двадцать первого века уже толком и не подействуют. Ты, вон, сам справился с чумой, а я на твоем месте, не получив лошадиной дозы антибиотиков, умерла бы сразу. Моя проекция сильна и почти неуязвима, а на самом деле я слабая, очень слабая.