Твоя кровь, мои кости

— Нет, — сказала Уайатт, прежде чем Питер успел придумать ответ.

Лейн появилась снова, зависнув под освещенными солнцем призмами люстры.

— Колтон внизу, в спортзале, — сказала она. — Скорее всего, он не поднимется. Ты же знаешь, каким он бывает.

— К сожалению, да. — Маккензи сдвинула солнцезащитные очки на лоб и оглядела пустой холл. — Где здесь ванная?

— На втором этаже, — сказала Лейн. — В дальнем конце коридора. Вода, как правило, холодная, так что дай ей минутку нагреться.

Питер толкнул Уайатт в плечо.

— Тебе нужна помощь?

— У нее есть помощники, — сказала Маккензи с немалой долей злобы. Подтолкнув Уайатт к лестнице, она уговорила ее подняться по ступенькам, и они скрылись из виду, прежде чем та смогла ответить Питеру тем или иным образом. Лейн последовала за ними, на ходу включая свет.

— Тогда я просто постою здесь, — сухо сказал Питер, шаркая ботинком по коврику. Лейн остановилась на полпути и посмотрела на него сверху вниз, будто только что вспомнила, что он здесь.

— Ваш друг, о котором упоминала Маккензи, — начала она, с сомнением произнося каждое слово, — носит ли он пять черных повязок на пальцах?

У Питера скрутило живот.

— Да. Почему ты спрашиваешь?

Но Лейн уже возобновила подъем, и ее голос разносился вниз по ступенькам позади нее.

— Мы можем задержаться. Ты можешь пройти в гостиную, если хочешь. Или приготовь себе что-нибудь на кухне.

— Я справлюсь, — сказал Питер, но она уже ушла.

Он не знал, как долго простоял там, слушая, как где-то вне поля зрения тяжело тикают часы, а темнота наползает на него и проникает сквозь. Ему здесь не нравилось, с тенями, густыми, как пленка, и запахом серы в воздухе. Ощущение было такое, словно стоишь у открытой пасти ада. Наверху он услышал скрежет старых труб и журчание воды. Женские голоса сливались в бессловесный шепот.

В конце концов, он почувствовал чье-то присутствие в дальнем конце фойе. Он обернулся и увидел мужчину, стоявшего в тишине холла. Тот был высок и погружен в тень, его футболка потемнела от пота, а лицо частично скрывала бейсболка. Глубокий шрам на лице превратил неулыбчивую линию рта в тревожную усмешку. Как Питер предположил, это был Прайс.

— Кто ты? — спросил Прайс голосом, в котором не было ни дружелюбия, ни чего-либо еще.

Его подозрительность раздосадовала Питера сверх всякой меры. Он ответил с такой же настороженностью.

— Я — гость.

— Хм. — Прайс приподнял бейсболку, вытирая со лба струйку пота. — Лейн приводит домой самых разных гостей. Обычно они не такие материальные.

— Хочешь сказать, она разговаривает с призраками?

— С призраками разговаривает Медиум, — поправил его Прайс. — Лейн больше склоняется к некромантии. Хочешь выпить? Выглядишь так, будто повидал настоящее дерьмо.

— Так и есть.

— Я тебе не нравлюсь, — заметил Прайс. Он приподнял подбородок, и наконец-то из-под бейсболки показались его глаза, казавшиеся черными. — Но ты в моем доме.

— Колтон? — На верхней площадке лестницы появилась Лейн, в руках у нее были аккуратно сложенные полотенца. — Все в порядке?

Улыбка Прайса сразу смягчилась. Это придало ему мальчишеский, серьезный вид, который заставил Питера усомниться в том, что он видел.

— Все в порядке. Я просто хороший хозяин.

— Я не верю тебе.

— Стал бы я тебе лгать, Уэнсдей?

— Да, — ответила она, но в ее голосе не было ничего обвиняющего. Повернувшись к Питеру, она сказала: — Она почти закончила.

— Спасибо.

— Уверен, что не хочешь чего-нибудь перекусить, пока ждешь?

— Я в порядке.

— Ладно. Держись. — Лейн исчезла, поднимаясь по лестнице, с полотенцами в руках. Когда Питер оглянулся на то место, где стоял Прайс, его там уже не было. Остались только тени. Тени и тихий щелчок двери в дальнем конце коридора.

Оставшись наконец в одиночестве, он бессильно привалился к стене. Впервые за долгое время Питер позволил себе подумать о том, что может произойти дальше. Он был свободен. Зверь исчез, и теперь вдове и ее паучкам предстояло настоящее пиршество. Больше не было ничего, что могло бы выслеживать его, травить, играть с его мозгами, как на скрипке. Было только одиночество его мыслей, возможность жизни с Уайатт.

Настоящая жизнь, а не притворство. Что-то, построенное на честности, а не на обмане. Казалось невозможным даже думать о будущем. У него никогда не было такого раньше. Каждая жизнь, которую он когда-либо проживал, обрывалась прежде, чем он успевал мечтать о большем.

Как только он подумал об этом, перед его мысленным взором снова всплыло лицо стража смерти. Залитое светом восходящего солнца, на него смотрело его подобие — смиренное, бескровное лицо. Он знал, что это значит.

В его будущем была смерть.

И это неизбежно.