Твоя на одну ночь

– Нет, не приходила, – хрипло ответил Николас, пропуская меня в квартиру, полностью пропитанную запахом кролика.

Я прошел в гостиную, остановился у раритетного дивана, самыми нелестными словами награждая отца Элизабет, Малика Абсани, его долбанутую на всю башку женушку, потом чертов полимер, потом опять по новой. В мысленно, конечно.

Ник появился следом, зло пнул этот самый раритет и протянул мне смятый лист обычной бумаги, исписанной с двух сторон.

– Держи. С одной стороны записка от сестры, а с другой…

Молча развернул письмо, вчитался сначала в записку от Лиззи, написанное аккуратным и ровным почерком. В нем моя девочка говорила, что уходит, что еда в холодильнике – в общем, мило и смешно проявляла свою заботу и любовь к брату. И я, читая, как будто бы влезал в эту семейную, личную половину жизни Элизабет. На другой стороне торопливыми, оттого и кривыми, буквами было выведено следующее:

“Она у нас.

Вы знаете, что нам нужно, так что с нужным раствором ждём вас в 14.00 в здании компании “Эд энд Вик”. Надеемся, что вы осознаете – чем больше вы будете медлить и искать то, что принадлежит нам, тем больше вероятность того, что пострадает ваша девочка.

P. S. Или у нее есть лишние органы и конечности?”

Ярость пришла мгновенно, а чуть погодя еще и вина – я должен был предугадать, защитить свою женщину любым способом!

– И что мы будем делать? – угрюмо спросил Николас, поняв, что я ознакомился с посланием.

Хотя, чего тут понимать? Я как полный дебил смотрю на лист, думая, отчаянно думая и ища оптимальные выходы.

– Не знаю насчёт “мы”, но я знаю, что буду делать я, – холодно сказал, немного лукавя, парню, складывая вчетверо бумагу и засовывая в карман пиджака.

– Эй, ты не можешь не взять меня с собой! – возмутился пацан. – И я не могу сидеть дома, зная что… Что Лиззи грозит опасность.

– Но будешь сидеть, – отрезал я, а в голове пронеслись слова из письма. “Нужный раствор”… Раствор! Вот он, выход! Какой дебил будет хранить полимеры в растворенном состоянии? Вот именно, никакой! А то, что дала мне на хранение моя малышка, – порошок, как и надо. В общем, отходной путь есть – похимичить какой–нибудь раствор, а потом… А потом что–нибудь да придумаю. Проблемы буду решать по мере их поступления.

Мальчишка хотел было вновь возмутиться, но я твердо сообщил ему:

– Ник, никаких “но”. Так как к вашей квартире эти ублюдки имеют доступ, то сейчас ты со мной поедешь ко мне. Молча. А я пойду вызволять Элизабет. И никакого самоуправства, Ник, ситуация и так хреновая.

В комнате на несколько секунд повисло молчание – Николас думал. А я ощущал, как песком течет время – мягко, но непреклонно утекает сквозь пальцы, а беспокойство все усиливалось…

– Ладно, – вынужденно согласился он, но, судя по сжатым кулакам, был совершенно против.

/Элизабет Скотт/

Я сидела в запертом помещении без окон уже…

Уже сколько? Не знаю, но мне показалось чуть ли не вечностью.

Страх скользкими липкими лианами медленно змеился по спине, шее, по рукам и ногам. Было невероятно плохо – от мерзкого запаха плесени, что покрывала стены комнаты, от себя и своей глупости, от мыслей, что сейчас копошились без остановки в голове.

Я не знала, что делать и как быть.

Здесь была лишь я, горькие стылые стены, затхлые картонки на полу, мое одиночество и лампа дневного света.

Я не знала, как мне выбраться – единственным проемом и, соответственно, выходом являлась тяжелая железная дверь, изъеденная коррозией. Естественно, запертая. А вентиляционная шахта была слишком высоко расположена, я просто не смогла даже коснуться ржавых решеток.

Я не знала, что с Ником. И, наверное, это гложило сильнее всего.

Я ничего не знала. Я дико боялась. И вовсе не за себя – за брата, за себя не так страшно, как за близких и дорогих людей.

Я оказалась в приснившемся мне несколько дней назад кошмаре – только не хватало этих жутких, будто бы заклейменных на стенах “дай”, лишь мои мысли, мои чувства.

Оказаться полностью один на один с самим собой страшно, непонятно. Как будто начинаешь слышать сильнее какой–то другой голос в подсознании, который словно шепчет “ты никому не нужна”.

Но у меня была вера – в Джеймса, он ведь должен позвонить, а когда я не отвечу – он точно сделает соответствующие выводы, ведь не зря он сомневался в этой компании. А я… А я идиотка.

Вдруг мой коллапс, сотканный из полной тишины, порвало движение старых, заржавевших пружинок.

Что–то зашелестело, зашевелилось в механизме двери, и она с печальным скрипом открылась, впуская в мою темницу двоих мужчин – высоких, крепких…

Страх сжал горло, когда они вошли, заперли дверь, пробежал по виску, оставляя после себя холодный пот, когда те подошли почти вплотную.

Я, испуганная, отползла назад, забиваясь в угол пустого помещения, чтобы чувствовать спиной ледяную стену, чтобы хоть немного унять бешено бьющееся сердце.

– О, очнулась мышка, – усмехнулся один из бандитов, лысый, полностью исколотый татуировками. В руках он держал черный ноутбук, который он сразу же положил на пол, не заботясь о технике.