Твоя навеки

— Поначалу я тебя не узнала. И только вчера вечером, когда ты помог мне развязать шнурки на сапогах, я вдруг вспомнила, как давным-давно ты так же зашнуровывал мне теннисные туфли. Так странно,— добавила она, волнуясь и потому глядя в окно.— Мне кажется, я звала тебя тогда Майком, но больше я ничего не помню — просто ощущение счастливого лета.

Мик медлил с ответом, и Фэйт почувствовала, как сердце ее болезненно сжимается. Неужели он все забыл? Вполне возможно. Мужчины, как правило, начинают зевать при разговорах о прошлом, а затем стремятся убежать от них в пивной бар или на рыбалку.

Когда она решила, что Мик так и будет мол­чать, он вдруг заговорил, и голос его дрожал как отдаленный раскат грома:

— Одно ощущение и никаких воспоминаний? Так вы забыли, как называли меня лучшим индей­цем на всем белом свете?

У Фэйт вырвался смущенный смешок, и в то же время ей неожиданно понравилось, что он поддраз­нивает ее. Вообще-то, глядя на нынешнего Мика Пэриша, трудно было предположить, что этот мрач­ный исполин способен говорить таким игривым тоном.

— Серьезно, я так говорила? Боже, и как только вы терпели меня?

— Это было совсем несложно. Вы были такой крошкой и при этом удивительно серьезной.

Мик не сказал, что потратил тогда уйму време­ни, прежде чем сумел развеселить ее. Ему самому уже не верилось, что когда-то он был юным и пол­ным надежд мальчишкой.

Но об одном моменте он не мог не сказать:

— Вы были первым существом на целом свете, кто называл меня индейцем с восхищением и гордо.

Фэйт резко повернулась и, нахмурившись, вгля­делась в его лицо.

— Судя по всему,— медленно сказала она,— вам не раз приходилось сталкиваться с расовыми предрассудками?

Мик отрицательно мотнул головой.

— С тех пор как я вырос и пошел в армию, практически не приходилось.

Еще бы, подумала Фэйт. Кому же захочется связываться с таким великаном, да еще сохраняю­щим невозмутимость в самой экстремальной ситуа­ции? Впервые за многие месяцы — если не годы — в Фэйт Монроуз проснулся интерес к другому человеку, и ей захотелось узнать о нем как можно больше.

— Вы долго служили в армии? — Кажется, она задала достаточно нейтральный вопрос.

— Почти двадцать лет.

— Большой срок.

— Да, немалый.

Притормозив, Мик вывел машину с окружной дороги на боковую дорожку к своему ранчо. Снег здесь подтаял на солнце, но кое-где подозрительно поблескивал ледок. Мик даже обрадовался тому, что сейчас все внимание должен был сосредото­чить на дороге. Этот разговор был для него совершенно непривычен, но почему-то хотелось его про­должить. Он уже собрался было рассказать ей об армии, но следующий вопрос Фэйт застал его врасплох.

— Вы были женаты?

Мик не знал, как обойти эту тему, и выложил все как есть:

— Однажды был чуть ли не на волосок от этого.

А-а, черт! Он ругнулся про себя, стискивая руль обеими руками. Сейчас ей захочется узнать, что именно случилось. Женщины обожают зада­вать подобные вопросы, но что самое глупое, так это то, что он сам дал ей повод. Господи, да что с ним сегодня творится?

— А что же случилось?

Сама того не подозревая, Фэйт затронула самое больное место в его душе. С детских лет Мик усвоил, что быть метисом, полукровкой значит быть ничтожнейшим из представителей рода чело­веческого. Ни англосаксы, ни индейцы не считали его своим. В детстве он старался ото всех скрыть свою душевную рану, ушел в себя, взращивал в сердце холодный гнев, а на месте невостребован­ной любви — равнодушие.

Его спасательным кругом стали книги, которыми он заполнял пустоту повседневности. Мифические и исторические сюжеты с их великими героями и грандиозными свершениями нашли горячий от­клик в его сердце. Выросший в атмосфере отвер­женности, Мик главными ценностями считал честь, верность и чувство долга. А еще он открыл в себе способность сочувствовать тем, кто слабее. Но оби­да на отвергающий его мир по-прежнему таилась в душе, иногда отравляя жизнь. Именно поэтому он с недоверием относился к любому человеку, который пытался сблизиться с ним.

Взглянув на небо, предвещавшее новую снежную бурю, Мик нажал на тормоза и остановил машину возле крыльца. Затем пристально посмотрел на Фэйт сквозь зеркальные стекла своих очков.

— Ох уж эти женщины! — словно кнутом хлестнул он ее.— Неужели на свете нет ни одной, способной не совать нос в чужие дела?

Фэйт непроизвольно отстранилась. Хотя руки Мика по-прежнему лежали на руле, инстинкт само­сохранения подсказывал ей, что от мужчины в любой момент можно ждать удара.

— Извините,— еле слышно промолвила она,— Это действительно не мое дело.

— Да, не ваше.— Но он все же не вышел из машины.— Это случилось сразу после моего перво­го срока пребывания во Вьетнаме,— сказал он, по­молчав, сам не понимая, зачем говорит об этом.— Она была премиленькой штучкой, я потом таких немного встречал. Она носила мое обручальное кольцо ровно неделю. Ровно столько, чтобы довести до белого каления своего папашу... В итоге она предпочла остаться на папашином содержании.

— Вы хотите сказать, она не вышла за вас за­муж лишь потому, что ее отец был против? — недоверчиво спросила Фэйт.