Твоя навеки

— Когда года четыре назад все это случилось в первый раз, поднялся страшный шум. Поговари­вали о кознях дьявола, о каких-то культовых жертвоприношениях. Провели экспертизу, и крими­налисты заявили, что вроде бы во всем виноваты хищники.

— А ваше мнение иное?

Гэйдж улыбнулся:

— Видите ли, мэм, я допускаю, что здесь ору­довали люди, но все, что касается культовых обря­дов — это, извините, мура!

— Так все списали на волков или койотов? Неужели возможно, что голодные хищники едят лишь определенные части?

Гэйдж пожал плечами.

— Может, они это нарочно — чтобы на них не подумали?

Фэйт засмеялась.

Мик, спускавшийся по лестнице, услышал ее смех, столь непривычный и неуместный в этом мол­чаливом доме, и ощутил внезапный укол ревности: ведь не ему, а Гэйджу первому удалось сегодня развеселить Фэйт. Глупости все это, подумал он, са­дясь на корточки перед печкой, чтобы подбросить туда еще дров. Глупости и ребячество.

Раскочегарив печку, Мик, наконец, решился вер­нуться в кухню.

Фэйт с приветливой улыбкой оглянулась, за­слышав его шаги, и тут же окаменела при виде фор­менного кителя и кобуры, пристегнутой к поясу. И форма, и кобура были совсем не такими, какие носил ее муж, но все равно недоверие и скрытая враждебность ко всему, связанному с полицией, мгновенно вернулись к ней. Но это же Мик, успо­каивала она себя. Мик, утиравший ее слезы, когда она была совсем еще бестолковой девчушкой, Мик, который смазывал йодом ее разбитые коленки, дул на царапины и синяки, а в последние два дня обращался с ней поразительно терпеливо, с трога­тельной заботливостью. А раз так, нет никаких ос­нований бояться его.

И все же глаза настороженно следили, как он пересекает комнату и берет чашку с налитым для него кофе. Какой же великан, подумала она. Выше меня сантиметров на тридцать. Великан и силач!

Силач посмотрел на нее с усмешкой:

— Это не отбивные там горят?

Вопрос прозвучал очень спокойно, но у Фэйт он вызвал совершенно дикую реакцию. Соскочив с места и издав непонятный вскрик, она кинулась к сковородке.

— Боже! — схватив вилку, она трясущимися руками переложила чуть-чуть подгоревшие отбив­ные на тарелку.— Извините! Господи, ради всего святого, извините.

На кухне воцарилось тягостное молчание. Муж­чины переглянулись в недоумении. Наконец Мик произнес:

— Я через минуту нагоню тебя, и мы поедем, Гэйдж.

— Ясно.

Скрипнул стул, и Мик поднялся.

Фэйт по-прежнему стояла, вцепившись в стой­ку, и он заметил, что она дрожит всем телом, сама не своя. Сейчас он ударит меня! Иначе зачем он попросил Гэйджа уйти? Фрэнк всегда бил меня за то, что еда пережарена или хлеб черствый, крутилось у нее в голове.

— Фэйт,— ласково произнес Мик, направляясь к ней.

— Простите,— запричитала она.— Я сама не знаю, как это произошло... Я... я и в самом деле не должна была... Простите, я такая неумеха!..

Громадные ручищи, способные запросто перело­мить руку или ногу кому угодно, как сухую спичку, громадные, могучие, смуглые ручищи с невообрази­мой нежностью легли на ее хрупкие, дрожащие плечи.

— Ничего не случилось, Фэйт,— улыбнулся Мик.— Все в порядке. Без шуток. И пока я рядом, никто не посмеет поднять на вас руку. Или даже просто повысить голос. И никакая вы не неумеха!.. Только успокойтесь, слышите, успокойтесь...

Он стал нежно поглаживать ее по плечу и вскоре почувствовал, как спадает ее напряжение.

— Вот так-то лучше,— пробормотал Мик.— Так будет лучше. А теперь мне пора идти.

По телу Фэйт пробежала дрожь, а пальцы не­произвольно впились в складки его мундира, словно не желая отпускать.

— Мне бы очень хотелось никуда не уходить,— извиняющимся голосом сказал Мик,— но работа есть работа. Обязательно нужно съездить к Джеффу. Я уеду часика этак на два, но когда вернусь, обязательно съем одну из этих аппетитных отбив­ных.

— Но... я же их загубила...

— Глупости! Ничего ты не загубила.

Ты меня загубила, мог бы добавить Мик. Меня со всей моей беспристрастностью и попытками со всеми держать дистанцию.

Ребенок во чреве женщины неожиданно зашеве­лился, и Фэйт инстинктивно схватилась за живот руками. Мик неожиданно остро ощутил, что одна из высших мужских обязанностей на этой земле,— дать начало новой жизни, чтобы существовать и после смерти,— так и не исполнена им. Но испол­нить эту обязанность можно, лишь связав себя с женщиной, а женщина — лабиринт со множеством ловушек. И, чтобы не попасть в очередную такую ловушку, он отпрянул от Фэйт и направился к двери.

— Я вернусь через пару часов,— бросил он через плечо.— Если что-то потребуется, звони Лэйердам, их номер в блокноте возле телефонного аппарата.

Фэйт опомнилась лишь тогда, когда за ним за­крылась дверь.

Глава 5

Дальний угол пастбища Джеффа Кумберленда напоминал сейчас съемочную площадку. На свер­кающее звездами небо начинали понемногу на­бегать облитые серебряным светом луны тучи. Свет укрепленных на высоких подставках прожекто­ров — этакого красноречивого свидетельства вторжения сверхсовременной цивилизации в затеряв­шиеся в безвременье зимние заснеженные просто­ры — выхватывал из темноты лежащих на земле зарезанных коров.