Твоя навеки

Уже подъезжая к дому, Мик, несмотря на горя­щий в кухне свет, внутренним чутьем понял, что женщина ушла к себе в спальню. Он почувство­вал, будто гора свалилась с плеч. Он и без того был на взводе, и реагировать на всяческие женские страхи ему было бы сейчас не по силам.

Ужин стоял на столе рядом с микроволно­вой печью, завернутый в фольгу — бери и грей. Брови Мика чуть приподнялись: никто и никогда за все сорок лет его жизни не оставлял ему на столе готовый ужин.

Разогревая мясо, он расстегнул кобуру, сбро­сил на стул китель и снял рубашку, чтобы почув­ствовать себя свободнее.

— Ах! — раздалось вдруг сзади.— Я и не слы­шала, как вы вошли,— смущенно произнесла Фэйт.— Должно быть, задремала.

Поколебавшись мгновение, Мик неохотно обер­нулся. В конце концов, обнаженный мужской торс не Бог весть какой проступок против нравственно­сти, да и не в первый раз она видит мужскую грудь — в конце концов, замужняя женщина.

Но тут же он заметил, как у женщины перехва­тило дыхание: такого мощного, изумительно про­порционального скульптурного торса, такой гладкой с медным отливом кожи она никогда не видела.

Страх или возбуждение, спросил себя Мик. Ско­рее всего, страх. И, накинув рубашку, он отвернулся к печи.

— Спасибо, что оставили мне ужин,— ска­зал он.

— Ну что вы,— растерянно отозвалась Фэйт. Фрэнк никогда и ни за что не благодарил ее, а тем более за такую малость, как приготовленный ужин. Напоминая себе, что перед ней человек, не имею­щий ничего общего с Фрэнком, она шагнула ближе к Мику.

— Я подумал, что вы уже легли,— хрипло бро­сил ей он.

— Я... я ждала наверху,— откликнулась Фэйт и, собравшись с духом, шагнула еще ближе. Она уже сама для себя решила, что больше не будет вести себя как трусливая мышь, и хотя это реше­ние давалось ей с трудом, не хотела отступать.— Я собиралась попросить у вас прощения...

Мик, обернувшись, недоуменно уставился на нее своими непроницаемыми черными глазами.

— За что?

— За то, что вела себя так глупо. За то, что поставила вас в неловкое положение в присутствии Гэйджа.

У Мик вырвалось словечко, явно не предназна­ченное для женских ушей. Фэйт ошеломленно заморгала и почувствовала, как кровь прилила к лицу.

— И за то, что не умею выражаться, как вы, тоже извините,— еле слышно выдохнула она.

Глаза у Мика округлились еще больше, а мгно­вением позже он почувствовал, как его распирает смех. Уголки его рта взметнулись вверх. Он понял, что Фэйт пытается шуткой разрядить напряжение, непроницаемой стеной стоявшее между ними все эти последние часы. И сейчас она тоже ответила улыбкой, и голубые глаза ее весело заблестели.

В Мике что-то дрогнуло, и, распахнув объятия, он хриплым голосом сказал:

— Мир, и навеки! Идите сюда!

Женщина колебалась, что было совершенно ес­тественно с ее стороны, но не настолько долго, чтобы он успел пожалеть о своем порыве и отменить свое предложение. И не успел он опомниться, как она уже была в его объятиях — на этот раз по своей собственной воле, доверяясь ему с такой непосредственностью, что сердце сорокалетнего отшельника сжалось.

Вздохнув, Мик закрыл глаза и зарылся лицом в ее длинные шелковистые волосы.

— Я беспокоился о тебе весь вечер,— не­охотно признался он.— Мне так не хотелось никуда уезжать, когда ты так расстроена.

— Я уже привыкла в одиночку справляться со всеми невзгодами,— А вот к чему она не при­выкла — так это чувствовать себя уютно и спо­койно в мужских объятиях.

Микроволновая печь загудела, и Мик отпустил Фэйт, подумав, что ему, пожалуй, следует остере­гаться этих игр — слишком уж приятно ему обнимать эту хрупкую женщину, слишком легко он входит во вкус.

Поставив ужин на стол, Мик жестом предложил Фэйт присоединяться к трапезе. Ока налила себе стакан молока и уселась напротив.

— Вам удалось выяснить, что случилось с эти­ми несчастными коровами? — спросила она первое, что пришло в голову.

Мик отрицательно мотнул головой.

— Куча всяких странностей, которые не под­даются никакому логическому объяснению.

Ему совсем не хотелось обсуждать эту тему. С Нэйтом и Джеффом он поделился своими со­ображениями о том, что сумел обнаружить, а дру­гим до поры до времени ничего знать не следовало. До того момента, когда свое заключение дадут кри­миналисты, всякие предположения были бы чистой воды спекуляцией, а Мик не принадлежал к числу тех, кто любит переливать из пустого в порож­нее. Его готовили на роль бойца, коммандос, специалиста по сбору разведывательных данных. По сути, он всегда и везде имел дело с фактами, углубляться в дебри умозаключений ему было ни к чему.

Но где-то в глубине сознания, в тех его угол­ках, до которых не добраться никакой науке, пер­вобытная интуиция нашептывала ему, что дело об­стоит вовсе не так, как может показаться на пер­вый взгляд, и зрительное впечатление может под­вести, если ты имеешь дело с иллюзией. Встревоженный и недовольный собой, Мик вонзил вилку в отбивную, а потом, подняв глаза, обнаружил на себе пристальный взгляд Фэйт.