Твоя поневоле

— Люблю тебя.

— И что мне делать с тобой?

— Любить меня тоже, — его губы робко трогают мои и внутри меня распускается что-то огромное и невероятно мощное. Это что-то настолько необъятно-разрушительное, что способно затмить своей силой весь мир.

Положив Глог на колени, запускаю ладони в волосы Кая и смыкаю пальцы на затылке, притягивая его к себе ближе. Мы сидим соприкоснувшись лбами, в неудобной позе, яркие лучи буквально прожигают нас насквозь, заглядывая в раскалённое лобовое.

Я, Кай, жужжание мошек и чёрная туча осознания, что, возможно, я лью слёзы по убийце. Но солнце его глаз, то самое, что когда-то явилось мне во сне, а сейчас греет наяву, гораздо мощнее какой-то несчастной тучи.

— Ты понимаешь, что я не смогу жить не зная правды, — снова всхлипываю. — Я хочу тебе верить, но… я боюсь.

— Да, я понимаю.

— И что нам делать? Что делать мне? Скажи? Как заставить себя отпустить, забыть всё, что было? Это вообще возможно? — говорю ещё тише, словно солнечные лучи способны подслушать чужой разговор.

— А если ты узнаешь наверняка, что это сделал не я? Ты примешь меня таким?

— Каким?

— Сумасшедшим, — он улыбается в мои губы, вызывая своей прямолинейностью ответную улыбку.

— Я не знаю, — глажу его по волосам, не разрывая контакта глазами. — Я правда не знаю, но, может быть, я бы попыталась хотя бы попробовать…

— Ты меня любишь, — улыбается ещё шире.

— Ничего подобного!

— Любишь.

— Господи, нет! Не выдавай желаемое за действительное!

Он по-прежнему улыбается не веря ни единому моему слову. И правильно делает.

— Хочешь в Рим? Поехали! Ты, я и Миша. Будем жить там на берегу Тибра.

— Ты бредишь, — смеюсь, размазывая слёзы. — Где я и где Рим.

— Может, Египет? Как думаешь, мне подойдёт галабея?

— Нет, ты точно псих, — я уже не просто смеюсь — хохочу в голос, не переставая трогать его затылок и плечи. — В Египте совершеннолетними становятся в двадцать один. Меня посадят за растление малолетнего!

— Ты снова за старое?

— Слово "старое" в контексте меня и тебя звучит двояко.

Мы снова смеёмся и к своему огромному ужасу я вдруг понимаю, что больше не хочу ни о чём думать. Не хочу больше в этом всём копаться: подозревать, накручивать себя, приписывать ему то, чего нет. Да даже если и есть…

Господи, как же я устала от этого всего. Как же хочется снова начать просто жить. Мы справимся со всем. Вместе. Он просил помочь ему — и я помогу. Да, он молод, но ведь глупому сердцу не прикажешь… Я не могу без него. Только с его появлением я вновь начала дышать.



​​​​​- Что ты делаешь?

— Ищу ключ от наручников. Или тебе нравится сидеть вот так? — обыскиваю один карман за другим.

— Это значит, что я помилован?

— Это значит, что я ужасно хочу спать. И есть, — наконец-то нащупываю в кармане то, что искала. — Поедем домой, а потом поговорим. Без эмоций.

— Получается, ты мне всё-таки веришь?

— Всё позже, — тянусь к его наручникам и тут же замечаю упавшую на колени Кая тень. Медленно поднимаю голову и вздрагиваю, ощущая, как от лица схлынула краска.

— Доброе утро, лейтенант Комаров. Ваша машина стоит… — видит наручники и, не сводя с них глаз, на секунду зависает, — …в неположенном месте. Какие-то проблемы? — вскидывает на меня взгляд бледно-голубых глаз, и я немею, потому что в шаге от того, что совсем недавно собиралась сделать, понимаю, что ни за что не смогла бы его сдать. Ни даже зная о его вине, ни вообще… Я боюсь его потерять. Так боюсь!

— Нет, никаких проблем, — выдавливаю картонную улыбку. — Это мы, просто…

— Она везла меня в полицейский участок, — вмешивается Кай, добродушно улыбаясь.

— Господи, ну что ты такое… — но он не даёт мне договорить:

— Потому, что я убил своего отца. Пару недель назад в Таиланде.

Эпилог

Два месяца спустя

Сентябрь какой-то в этом году… не сентябрьский. Уже перевалило за середину, а тепло как в конце июля. Солнечно, даже совсем по-летнему душно, в воздухе серебрятся невесомые паутинки. Только тронутая рыжим листва деревьев кричит о том, что ничто не вечно и сколько себя не обманывай, нельзя перехитрить ход времени. Так же, как нельзя притянуть обратно неминуемо ускользающую молодость. Поймать ладонями ветер. Как невозможно заставить себя полюбить кого-то. И разлюбить.

Засовываю руки в карманы свободных джоггеров, будто невзначай скользнув взглядом по циферблату часов.

Тринадцать минут.

Как тут тихо… и безмятежно. Место, что по умолчанию обязано навевать тревогу, меня не пугает. Как и высокий забор, опоясанный колючей проволокой, как и изученная вдоль и поперёк выцветшая надпись "Следственный изолятор".

Убираю за уши короткие, остриженные почти "под мальчика" волосы и опираюсь о капот своей праворульной Хонды.

Я не знаю, сколько нахожусь здесь. Два часа… или, быть может, уже три. Лучше здесь, чем дома, измеряя шагами метры опостылевшей комнаты.

В кармане оживает мобильный и, неохотно достав гаджет, долго смотрю на экран, раздумывая, принимать ли вызов.

— Да, мам.

— Наташка? Ты где?

— Уехала. По делам.

— Я тут новости посмотрела, страсти какие. Ты в курсе про олигарха своего?

— В курсе.