Твоя поневоле

— Пообещай.

— Я не могу тебе этого обещать, прости, — буквально силой заставляю себя отодрать ладонь от его обнажённого тела и, надавив на рычаг, выключаю воду. В душевой кабине повисает оглушающая тишина, нарушаемая лишь всплеском падающих в волос капель.

— Ты будешь ждать меня?

— Господи, прекрати! Пожалуйста! Хватит! — рывком открываю запотевший слайд двери и выбираюсь из кабинки. Хватаю с крючка ещё не высохшее после утреннего ду́ша полотенце и обматываюсь, превращаясь в кокон.

— Не смотри на меня так. Не я виновата в том, что ты сделал! Надо было думать раньше.

— Я ничего не делал, — спокойно парирует он и только собирается сделать шаг из кабинки, как я бешеной пумой бросаюсь на него и заталкиваю обратно, придавив спиной к влажной стенке.

— Ты убил своего отца! Отца моего сына! Да, Игорь был тем ещё ублюдком, но ты не Господь Бог, чтобы вершить правосудие. Понятно? Мне всё равно, что ты скажешь, я знаю, что это сделал ты и ты должен понести за это заслуженное наказание. Я делаю это ради тебя самого, идиот! Тебе всего лишь двадцать, начинать жизнь с того, что отнял её у кого-то — путь скользкий и он приведёт тебя в никуда, — только сейчас замечаю, что мои ногти вдавлены в его плечи. Разжимаю пальцы и вижу алые полумесяцы на гладкой загорелой коже. Мелькает мысль, что, наверное, ему было больно, но тут же понимаю, что мне встократ больнее! Да, нанесённых им ран не видно, но если заглянуть в душу…

Выбираюсь из кабинки и, подняв с пола джинсы, бросаю их владельцу.

— Сухое полотенце на полке. Одевайся.



Часть 44

* * *

Вцепившись обеими руками в руль, сосредоточенно смотрю на дорогу.

Красный. Жёлтый. Зелёный.

По радио звучит что-то тошнотворно оптимистичное: парень и девушка в тандеме тянут, как прекрасна любовь, и если бы была такая возможность, я бы с большим удовольствием заглянула сейчас в лица этих идиотов.

Любовь прекрасна? Серьёзно?!

Любовь — это иллюзия. Самая глупая сказка из всех придуманных человечеством. Все глубокие чувства рано или поздно заканчиваются неминуемым крахом. Измены, побои, двойная жизнь… да даже элементарное равнодушие уже смертельный выстрел. Когда ты пускаешь корни в другом человеке, ты отдаёшь огромную часть себя. Свою лучшую часть! Ты становишься слаб и уязвим, и начинаешь делать немыслимые глупости.

Кошусь на парня слева от себя: эта машина слишком маленькая для Кая — его согнутые в коленях ноги едва помещаются в тесном пространстве между сиденьем и приборной панелью. Но тем не менее он не выглядит несчастным — он сидит откинувшись насколько это возможно на спинку кресла, сцепленные в расслабленном замке пальцы покоятся на бёдрах.

Он внимательно смотрит перед собой и будто бы даже улыбается, словно не его запястья скованы сейчас браслетами наручников, словно я везу его не в полицейский участок, а подышать свежим воздухом.

Мне становится страшно. Нет, это не тот глубинный страх, когда что-то угрожает твоей жизни, более того — я знаю, что эти наручники просто моя мелочная месть за все причинённые прежде унижения. Это страх иного характера. Мне страшно от его очевидного безразличия. Мне страшно потому, что я вижу, что не страшно ему.

Он убил человека и ему всё равно!

А если ему не страшно, потому что он не убивал? Вдруг?!

Но если не он, то кто?

Он был там, когда погиб Игорь, он даже этого цинично не отрицает. Не бывает таких совпадений! Он сам сказал, что его не посадят в тюрьму, потому что сочтут психом. Да он издевается! Чувствует свою безнаказанность!

Хотя так глупо проколоться с этой поездкой в Таиланд… С его-то мозгами… Что-то здесь не чисто.

— Ты везёшь меня в полицейский участок? — спрашивает Кай как-то слишком уж равнодушно, и это вызывает внутри меня безотчётную ярость. Ему либо действительно абсолютно всё равно, потому что он знает о своей тотальной безнаказанности, либо думает, что у меня кишка тонка и я беру его на понт.

Хрен там, понял!

— Именно, — увеличиваю скорость, огибая плетущийся впереди Сааб.

— И что ты им скажешь?

— Что ты убил своего отца, — я не смотрю на него больше — только серая лента дороги.

Я не имею права поддаваться своим чувствам, ожиданиям и надеждам. Я обязана отвезти его в участок и пусть компетентные органы сами разбираются, кто прав, а кто виноват. Это мой гражданский долг. Долг человеческий, в конце концов!

Отец моего сына — мёрт, возможно, по вине Кая. Я не смогу жить, зная, что бок о бок рядом со мной где-то живёт убийца. Такое нельзя спускать с рук. Возможно, я ошибаюсь, но вердикт выносить не мне.

— Если хочешь, я во всём сознаюсь. Если тебе станет от этого легче и ты будешь счастлива.

— Заткнись.

— Я серьёзно.

— Вот только не надо строить сейчас невинно обвинённого, — сама не замечаю, как пропускаю нужный поворот и мчусь в абсолютно другом направлении. Оживлённое движение остаётся позади, впереди только серая лента дороги, однотипные крыши таунхаусов за высоким забором и острые макушки молодых посадок.

Педаль газа в пол, волосы развивает летний горячий ветер.