— Егор, что ты…
— Мам, что тебе так не нравится в Никите? Он нормальный парень…
— Ему семнадцать, а Нике всего пятнадцать! Тебя это не смущает?
— А должно? Нам с Серегой тоже было по пятнадцать, но внуков я у тебя чего-то не наблюдаю.
— Не сравнивай! С мальчиками не так! Не понимаешь? А если она как Лиза…
— Ника не Лиза! Почему ты вечно сравниваешь своих детей с кем-то?
Мать вспыхнула, точно в бензиновую лужу уронили спичку:
— Потому что знаю, если она забеременеет, вся жизнь под откос! Родить в шестнадцать, а потом всю жизнь расплачиваться за ошибку юности?
Последние слова вылетели как пули и… попали в цель. Взрослый ребенок молча принял на себя удар. Только глаза словно заволоклись грозовой тучей. Мать, побледнев, захлопнула рот, шагнула к сыну, протянула руку, чтоб погладить, но тот отвел плечо. Будто побрезговал.
— Сынок…
— Такое себе… ощущение. Будто в дерьмо головой макнули, — пробормотал Егор едва слышно. — Ошибка юности, значит… Ну, извини.
— Сынок! — уже более настойчиво позвала Лариса Андреевна, но парень на это лишь ухмыльнулся.
— Я всегда знал, что не был желанным… Киндер-сюрприз по «залету». Что тут скажешь… Спасибо, что хоть не рассказывала, как пыталась от меня избавиться…
— Егор! Что ты такое говоришь? Как ты…
— Мама, а неплохой такой «откос» у тебя получился. Образование получила, работаешь там, где мечтала. Вот только…
— Сынок. Ты пойми…
— Я знаю, мам. Я видел свое свидетельство о рождении и с математикой у меня всё ок. Знаю, как ты училась потом… Знаю, что ты была не готова. Но не ты одна. Отец тоже не был готов…
Лариса Андреевна вновь поджала губы. Разговоры о бывшем муже она на дух не переносила.
— Вот только давай не будем о нем, — сказала она мрачно.
И вот тогда Егор вспыхнул. Он заговорил, а матери стало казаться, что он даже подсвечивается синим холодным огнем. Это была так неожиданно, что женщина и слово вставить не могла.
— Почему это? Что не так с моим отцом? Ты сама его когда-то выбрала. Сама взяла его руку, так почему же… — и Егор вдруг замолк. Стоял смотрел на мать, назвавшую его ошибкой молодости, а в душе тлел и тлел уголек обиды, мальчишеских невыплаканных слез и непонимания.
— Я всё думал… помню, как ты привела Ржевского в первый раз. Помню, как попросила называть его «папой». Помню, как отказался. Ты считала меня эгоистом. Ты говорила, что я будто бы не желаю тебе стать счастливой. А я… просто любил отца. Любил и люблю. Мне было пять, и я не понимал, что с ним не так. Мам, что было не так?
— Егор, я не хочу об этом говорить.
— То есть еще помолчим лет двадцать? Он много работал. Я помню, как ты оставляла меня с бабушкой и дедом, а сама ездила и осуществляла свою мечту. А кто же нас кормил? Да и жили мы тогда втроем, у меня в комнате были обои с мишками…
— Ты не можешь этого помнить, тебе было всего четыре!
— Но я помню! Помню, как мы клеили эти обои, я опрокинул на себя ведерко с клеем, отец смеялся и отмывал меня…
Лариса Андреевна села не в силах дальше всё это выслушивать стоя. Она забыла об этом… Забыла эти дурацкие обои… Они ей не нравились, потому что из-за них пришлось ехать за новыми шторами… Вот только шторы в той квартире так поменять и не успели… Разошлись.
— Ржевский нормальный мужик, но у меня есть отец. Он отвел меня на борьбу…
— Которая переломала тебя! — не преминула напомнить мать. — О чем он вообще думал?
— Думал о том, что мальчик должен быть сильным, выносливым, храбрым. И я не жалею, что пришел в спорт. Это было правильное решение.
— Ну конечно же! Это же просто его инициатива была! Он у тебя всегда прав, а я нет!
— Я никогда не говорил этого, не лги. Я просто не понимаю, почему вы разошлись?
— Егор! Мы уже четверть века в разводе, и только сейчас ты решил выяснить причину?
— Потому что боюсь, — вдруг признался взрослый сын, и мать уставилась на него. — Я боюсь. Я не хочу потерять свою семью. Не хочу оставлять своего ребенка.
Ларису Андреевну бросило в жар.
— У тебя… есть ребенок? — неуверенно спросила она.
Егор усмехнулся.