Твоя реальность — тебе решать

— Какого Уварова? — не поняла мать.

— Твоего хорошего мальчика, Тимофея Уварова!

— Ну, судя по всему, он не мой мальчик, а твой…

— Мама!

— … и он действительно хороший. Разве сама еще не поняла?

Но Лера упрямо молчала.

— Ты знаешь, он ростом с твоего отца. Тот тоже высокий. Это у нас семейное? Папа тоже высоким был…

— Дедушка самый лучший.

— Кто ж спорит? Конечно, лучший. Он так ждал твоего рождения! Кстати, то, что ты занимаешься борьбой…

— Рукопашкой…

— Хрен редьки не слаще… Так вот, то, что ты занимаешься рукопашкой, вполне объяснимо. Как говорится, гены пальцем не раздавишь… Твой отец был спортсменом, правда, не то дзюдоистом, не то тхеквондистом… Не помню…

— Ма, вот как так можно? А что ты помнишь о нем? — разозлилась вновь девочка.

— Всё помню. Руки его. Глаза. Голос.

— Ну зашибись, конечно, особые приметы, — проворчала дочь.

Ксения Николаевна улыбнулась.

— А вот одна как раз есть, — и она стянула с левого плеча дочери майку, оголив ключицу, где в ямочке красовалась родинка. — У него такая же. Представляешь?

Но Лера энтузиазма не выказала.

— То же мне, примета… не разденешь — не увидишь, — пробормотала она.

— Ну… извини… — тихо сказала маленькая мама, и девочке стало стыдно. Она легла, устроив голову матери на колени, прижалась.

— Это ты меня прости, — ответила девочка.

Мать гладила дочь по темным волосам, которые были такого же оттенка, что и у ее отца, и вздыхала. Прошло почти пятнадцать лет, она так больше и не влюблялась. Иногда думала о Николае. Вспоминала те теплые дни, что они провели вместе, ту единственную необыкновенную ночь. Тогда, опьяненные своей любовью, они даже не задумывались о том, что такая любовь порой приносит плоды… А плод этой любви лежал и плакал, потому что впервые за все эти годы почувствовал себя лишенным любви отца…

Лера понимала, что еще неизвестно, как тот бы отреагировал на ее рождение. Вполне вероятно, что он был бы не рад. Ну а кого обрадует перспектива в семнадцать лет стать отцом? Но почему-то хотелось верить, что он бы тоже обрадовался, что он тоже хотел бы, чтобы она, Лера, родилась.

— Знаешь, почему я тебя так назвала? — вдруг спросила Ксения Николаевна. — У него маму звали Валерией. Она умерла, когда он в седьмой класс пошел. Пока мы гуляли на Валааме, он всё хотел вернуться, дескать, чего я здесь не видел… А потом сказал правду. Сказал, что каждый год он ездил с мамой на Валаам, а как она умерла… Вот так.

Откровенный разговор с матерью долго не шел из головы. Нога уже не ныла, но Лере казалось, что из-за нее она не может уснуть. А потом позвонил Тимка. На часах было десять, но сил препираться с ним не было. И она молчала, даже когда он стал говорить, что придет за ней в школу (Лера упрямо желала доходить учебный год до конца) и отнесет ее туда на руках. Не хотелось возражать, убеждать, что на костылях она в состоянии и сама добраться до школы (тут идти-то)… Хотелось выговориться. Поплакаться. Хотелось, чтоб утешили.

— Ты там спишь уже? — вдруг раздался ехидный голос Тима.

— Моего отца зовут Иванов Николай Федорович. Он в две тысячи шестом окончил какую-то Питерскую школу с золотой медалью. Они познакомились на теплоходе во время круиза медалистов по Валааму. Меня назвали в честь его умершей матери. Но они потеряли друг друга, прикинь? Сейчас в такое не верится, скажи? Как можно потеряться? Мы все живем… будто под колпаком. На телефоне бесконечный спам… но у мамы тогда даже электронки не было. А телефон она свой с его номером утопила, а запомнить не успела… Тимка…

И Тимка поднялся с кровати. Этот тихий голос будто и не принадлежал колючке-драчунье. Словно она сняла в этот момент свою броню. Скинула, как Василиса Прекрасная лягушачью кожу… и стала беззащитной. Слабой. Ранимой. Хрупкой.

И от этого острого ощущения сердце заколотилось с такой силой, что парня бросило в жар, и он распахнул створку окна настежь.

— Лер, — тихо позвал он, а голос дрогнул.

Но девочка молчала, только сопела в трубку.

— Лер, я сейчас приду… — и парень потянулся за худи.

— Спятил? — донеслось с той стороны. — Мама, может, и поймет, но бабуля…

И парень опустился на кровать.

Тим молчал. И Лера молчала. Они словно слушали дыхание друг друга. Будто им и разговаривать не нужно.

Давно пора положить трубку, но пальцы продолжают прижимать ее к уху… И где-то там в километре есть близкий человек, который хочет помочь, хочет быть рядом. И от этого на душе становилось тепло. Хорошо, что такой человек появился. Как здорово, что такой человек есть!

Глава 51. Бойся гнева терпеливого человека.

Глава 51. Бойся гнева терпеливого человека.[1]

Прежде, чем затеешь шутку,

надо знать предел терпения у того,

над кем хочешь подшутить.

Бальтасар Грасиан-и-Моралес